будет на этой земле мира, и никакие стены нам не помогут. Никогда не будет…
– Значит, едет в автобусе бледный, нервный такой, Коран читает. Ну, может и не Коран, я по-арабски не понимаю. Думаю, наверное, студент, арабист, к экзамену готовится. А все равно стрёмно.
Женькину кружку уже принесли, однако про меня почему-то забыли. Повторив заказ, я продолжил вслушиваться в окружающую полутьму.
– Приезжаем, выходит. Значит, действительно, студент, арабист, к экзамену готовился. Сука.
– Рамбам синтезировал аристотелианскую, хотя и с изрядным влиянием мусульманских неоплатоников, философию, с традицией иудаизма. Многие считают, что он изнасиловал иудаизм философией.
– На другом краю океана есть суша. А мой докторат бесконечен, как лента Мебиуса.
– Девочка – полицейская, клевая такая. Я ей потом ночью эсэмэску послал.
…Спокойное, ищущее, осторожно проверяющее почву модерато сменилось наглым, напористым аллегро.
– А в конце эсэмэски приписал – надеюсь, ты меня за это не арестуешь.
– Машенька, как вы можете путать атрибуты Аристотеля с категориями Канта?
– Ну почему же некуда пригласить? А как же Эйн Карем, источник, лесочек?
– Нет ни этого столика, ни пивных кружек, ни моей рубашки, ни твоей блузки…
– Монастырь Креста, наконец. Да весь город предлагает свои услуги романтичному юноше, желающему, ну, скажем, покорить, не менее романтичную девушку.
Взяв пиво, мы поднялись наверх. Там тоже все столы были заняты, и мы пристроились возле стены, прислонившись к ней. Девушка с соседнего стола, пухлая блондинка с лицом злой куклы, пристально вглядывалась в пустой бокал. Прервав свою медитацию, она посмотрела в нашу сторону. «В случае изнасилования, – громко произнесла она, привлекая всеобщее внимание. Народ вокруг притих. – В случае изнасилования, меня спасет юбка!» Сделав короткую паузу и убедившись, что все внимание направлено к ней, она указала пальцем на меня: «А тебя кипа не спасет!» Закончив свою проникновенную речь, девушка снова погрузилась в нирвану. Я ошарашено посмотрел на Женьку. Он с улыбкой произнес: «Это Оленька» и замолчал, видимо полагая, что этого объяснения достаточно и, заметив знакомых, убежал к ним, на первый этаж. Я же остался у стены, разглядывая пифию Оленьку и пытаясь проанализировать ее слова. «Ее мини-юбка – размышлял я, – скорее могла бы помочь потенциальному насильнику, чем помешать ему. Но, видимо, тут кроется колдовство. Вероятно, Оленькина юбка заговорена – ее ткань обжигает, а подол режет пальцы человеку, подошедшему к ней со злыми намерениями». Впрочем, проверять свою теорию я не стал: по отношению к Оленьке у меня не было ни злых, ни каких-либо других намерений. Замечание насчет моей (отсутствующей) кипы, я решил игнорировать.
Пульсирующий джаз резко прекратился, зазвучал медленный блюз,
