пения слепого Павла Домициана, который так вдохновился поступком своего друга, что стал сочинять и петь песни о нём прямо на ходу. Всадники улыбались, видя его восторг, и не прерывали. Единственным человеком, которому не уделили внимания в этой ситуации и который частично лишился необходимого уважения в результате непредвиденного события, был посол императора. Он ждал, что ему расскажут обо всём отдельно и окажут знаки внимания в связи с тем, что они вынуждены были остановиться в пути. Но никто этого не сделал. Поэтому настроение у посла стало постепенно портиться. Зато хорошим оно было у встречавших эту процессию римлян. Они издалека услышали голос своего певца, и, когда всадники переправились вброд возле недостроенных деревянных терм, все, кто мог, уже стояли вдоль берега, пересказывая друг другу слова новой песни Павла Домициана.
Возле становища были видны многочисленные костры. В ноздри ударил запах жареного мяса, и хунну сразу прибавили ход. Тай Син понял, что к приезду посла стали готовиться заранее и, скорей всего, сегодня вечером будет большой праздник. Всадники промчались прямо в центр кочевья мимо рабов-римлян и целой толпы детей, где лули-князь, не слезая с коня, приказал перенести Лация и своего сына в тёплый гэр, обтереть горячим жиром и снова закутать в шерстяные одеяла. Сам он отправился вслед за послом к поджидавшему их шаньюю Чжи Чжи.
Глава 11
Нежное, обволакивающее тепло приятно ласкало кожу. Всё вокруг казалось мягким и уютным, как тёплый пух. Рядом проплывали длинные тени, за ними шли люди, они говорили с ним на непонятном языке и исчезали. Но Лаций не собирался рассматривать этих странных посетителей снов. Он наслаждался. Ему давно не было так хорошо. Давно…
Это слово, как птица, впорхнуло в голову, взмахнуло крыльями в памяти и замерло, превратившись в камень, – огромный и тяжёлый, – который вдруг с грохотом рухнул вниз, в закоулки души, подняв вверх из глубины забвения старые воспоминания и реальность. Тепло и нега грубой ткани не пропали, но всё тело сжалось и сон как рукой сняло. Он медленно отодвинул с глаз край накидки и прищурился. Это был гэр. Большой. Рядом горел костёр. Возле него сидела женщина. Похоже, очень старая. Она заслоняла собой пламя, поэтому он не видел, что она делает. Рядом с ним высилась гора накидок из верблюжьей шерсти. Под ними кто-то тяжело дышал. И тут к Лацию вернулись воспоминания. Он сжался в комок и передёрнулся, ощутив всем телом холод чёрной воды, поджал ноги к груди и попытался закрыть глаза. Но прежнего удовольствия уже не было. Глаза больше не закрывались, и он решил встать. Старуха, услышав позади себя шум, обернулась и покачала головой. Он не понимал, что это значило, но она махнула рукой, как бы толкая его в грудь, и Лаций сел обратно. Тем временем женщина принесла котелок с чашками и налила в них жидкость из котла. В ноздри ударил запах мясного бульона.
