Может быть, пытались продавать запрещённые товары: дурман, оружие, птиц… Да мало ли. – Он пожал плечами.
Мои спутники нырнули между рядами прилавков – каждый пришёл сюда с определённой, неведомой мне целью, – а я остановился у одного из столбов и поднял голову.
В маленькой клетке, скрючившись, сидел мужчина. Одет он был лишь в потёртые шаровары, плечи и грудь покраснели под лучами палящего солнца. Он походил на сухое дерево посреди пустыни, которое рассыплется в прах от одного прикосновения.
Мужчина посмотрел на меня и пошевелил потрескавшимися губами. Я стянул лёгкий шарф, которым здесь принято оборачивать шею и голову, чтобы защититься от солнечного удара, обильно смочил его водой из бурдюка и, скомкав в шар, подбросил вверх. К счастью, шарф повис на прутьях клетки – ловить его у пленника сил не осталось. Потянув ткань на себя, он укрыл ею лицо и волосы.
Меня никто не остановил, не отчитал, не посадил в клетку. Но тем вечером Морн – этак ненавязчиво – завёл разговор о разумном расходовании жалости.
Я поправил:
– Не жалости, а сочувствия. Разве не это одно из главных чувств, делающих человека человеком?
– Называй как тебе нравится. Только чувство разрушительное – если злоупотреблять, оно поражает и внутренние органы, и окружающую действительность.
– Порой действительность меня не устраивает. Может, я вовсе не против повлиять на неё.
Верховный судья усмехнулся.
– Не решусь утверждать, какое чувство образует человека – это твоя задача, рассказчик. Одно мне известно точно: ради благополучия города, страны, части света прежде всего нужно поддерживать порядок. Это основа, фундамент, на котором строится жизнь. Думаешь, мне нравится причинять людям боль?
– Иначе вы не именовали бы себя судьёй.
– Так издавна сложилось. Пойми, рассказчик, моя задача – не наказывать, а сделать так, чтобы никто и не помышлял нарушать закон.
– Путём запугивания?
– Скорее, наглядного примера.
Той ночью мы обошлись без сказки. Я всё спрашивал, провоцировал, а Морн, не желая нарушать установившийся между нами порядок, терпеливо разъяснял.
– Вы напоминаете мне одного человека, – сказал я, когда над крышей беседки забрезжил рассвет.
– Он твой друг?
– Сначала он притворялся моим другом, чтобы воплотить нечестные намерения. Потом мы стали противниками. А теперь – да, теперь мы настоящие друзья.
Морн выразил надежду перейти сразу к последней стадии. Я промолчал. Играть с Саймаком в игру «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но не знаешь того, что я знаю на самом деле» было весело. С Морном мне играть не хочется – и, если честно, как-то боязно.
Дневник рассказчика
Сочувствие. Прямо сейчас Джек испытывал его только к себе. Он лежал почти в полной темноте в какой-то яме, куда по неосторожности
