с выпуклостью в центре лба. Корявая, скрюченная картинка, напомнившая излюбленные когда-то кривые зеркала, вышагнула из сознания, язвительно вползла на стену, а оттуда перебралась на потолок, приковывая к себе застывший взгляд мужчины.
***
Маруся не дождалась сигарет, зато дождалась инсульта далеко не молодого мужа. Льва Константиновича, чьё здоровье до этого дня было отменным (ну, разве что похмелье), увезли в больницу. Врач со скорой, сокрушённо качая головой, говорил о том, что случай тяжёлый. В приёмном покое подтвердили. Больного, находящегося без сознания, определили в реанимацию. Маруся, беспрестанно рассказывая врачам о том, что это дочь явилась и довела Лёвушку до такого состояния, нервничала. И было от чего. Инсульт или инфаркт благоверного грезились ей после того, как решится квартирный вопрос с Лидой, надавить на совесть которой так и не получилось.
Вернувшись домой, Маруся долго бродила по «всем двум» комнатам, не включая электричество. Мысль позвонить Лиде была низвергнута, как недоношенная. Что она ей скажет? Да и не обязана она ничего говорить. Пусть сама звонит, если надо. Кралюля-красотуля! Ишь какая… Маруся подошла к зеркалу, включила свет, хлопнула себя по растёкшимся бокам, помяла щеки, приподняла веки, взглянула на обкусанные ногти, выключила свет. Так-то лучше.
За окном грохотал, устанавливая свои порядки, март, он наворачивал серую промокшую вату на провода и антенны, деревья и кусты, разухабисто перебивал и без того тусклый лимонно-жёлтый фонарный свет, что неброско сочился сквозь задёрнутые шторы, не дурно сшитые Марусей из плотной синей материи. Этот свет, неяркий, смущённый, скользкий, обволакивал, но не дарил спокойствия.
Человек не всегда понимает причины случившегося с ним, но ещё чаще – он ищет причины вне собственной персоны, отделяя искусственно себя от мира и обезопашивая своё эго от чувства вины. Своя рубашка, всегда более близкая к телу, совместно с крайней в ряду знаний хатой творит чудеса непроходимой глупости, и никакой учёный кот не способен образумить неразумное существо, где бы оно ни находилось: на ветвях или в сугробах, в тридевятом царстве или в реальном, издёрганном суетой, мире, поглощённом беспросветно-снежной бурей.
Однажды обретя долгожданную крышу над головой, Маруся замкнулась в тесном двухкомнатном мирке и потеряла почти все связи с внешним миром. Лев Константинович или, как она его полушутя называла, Львуся устраивал её во всём. Он не спрашивал о прошлом, не спорил, был обходителен, беспринципен, в меру болтлив, в любую погоду приносил ей сигареты, и ради этого она готова была терпеть его плаксивый тон и несносное «Муся» в свой адрес.
Когда Лев смущённо рассказал о случайной встрече с дочерью в магазине и о том, что он пригласил её в гости, Маруся взбесилась, но вскоре перестала кипятиться, обдумала возможности и сменила гнев на милость. Она ждала этой встречи в надежде, что совесть сбежавшей
