му желаемого дохода. Поэтому жили Устюжанины довольно бедно, как и большинство селян в Егорьевке. Степан Иванович, как ни старался, не мог, как следует, обеспечивать семью. Из-за этого чаще, чем нужно в рюмку заглядывал и ссорился с женой Лукерьей Захаровной.
– Вон, смотри! Петька Сафронкин грузовичок себе прикупил! Комбикорма в село возит, соседям продает. Одно загляденье, как крышу поправил! Аж, красной черепицей покрыл… А – ты!.. – чужим благополучием колола она глаза супругу.
– Ну, и покрыл! Что – с того? Повеситься мне теперь с горя, что ли?
– Дурак – совсем? О детях подумай!
– Я и думаю! А ты рот закрой, а то я тебе кляп в него засуну!
– Себе засунь, Леший!
– Баба Яга, тоже мне тут выискалась! – не оставался в долгу Степан.
Обычно, после подобного, весьма немногословного, но на редкость красноречивого диалога со своей благоверной, схватив ружье, он отправлялся в лес. Все-таки егерем был, а никаким-то купи-продай, как Петька и ему подобные. По дороге он заходил в сельмаг. Брал литру водки и что-нибудь из съестного подешевле.
Чрезмерную сварливость жены он особенно не осуждал. Понимал, в чем крылась ее истинная причина. Но и не приветствовал. К чести его сказать, сколько бы он не оправдывал поведение Лукерьи Захаровны, злости и обиды у него от этого не убавлялось, а, скорее, наоборот. К тому же, ревновала она его ко всем без разбору. То есть, ко всему слабому полу. И, в первую очередь, к незамужним бабам, которых в деревне было немало. Оправданной являлась ее ревность или нет, никто не знал. А сам Степан Иванович, естественно, не собирался своей жене ни в чем признаваться. Делал вид, что все ее подозрения – пустые! Но Лукерья Захаровна не унималась и частенько пытала его:
– Ты чего опять к соседке по утру наведывался?
– Это – к Анне, что ли?
– А – к кому ж, еще?
– Так, сама ж сказала, сахару дома нет! Вот я и зашел горсточку одолжить! В магазин-то идти, на другой край села, далече… Да, и денег у меня – нема!
– Вот – брехун! – ерепенилась Лукерья Захаровна. – Как – на пол-литру, так, всегда находишь, а, как – на что другое, сразу – денег «нема»!
В общем, от пустого крику жены и ее нелюбезного к нему отношения, Степан Иванович еще больше сердился, если не сказать, просто в бешенство приходил. Наверно, оттого он и беспощаден был к браконьерам. И недовольство семейной жизнью и досаду на весь белый свет, представления о котором легко умещались в пределах четырех стен бревенчатой избы, где он жил, и на полутора десятках гектаров вверенного ему для охраны леса, на тех, кто в него приходил отнюдь не красотами полюбоваться, вымещал!.. Если же, пострельщики и расхитители общественного добра чересчур наглели, принимал жесткие меры. А хулиганили, давал сдачу. С процентами.
За это на него жалобы писали. Мол, превышает полномочия егерь. Беспредельничает. Но начальство всегда за него горой стояло. Понимало, как непросто быть лесничим. Тем более, что никто на эту должность особенно не рвался.
За крутой нрав и несговорчивость сбытчики краденного леса однажды решили жестоко проучить Устюжанина. Затеяли шум, гам, как будто лес валят в неположенном месте. Ну, егерь-то и клюнул! Объявился тут, как тут, словно по волшебству. Ружьишко, что за спиной на ремне болталось, на изготовку взял, да, как шарахнет из обоих стволов поверх голов контрабандистов. Те притихли. Перестали пилами да топорами тайгу оглушать.
– Вы чо, уроды, лес калечите? – спрашивает.
А сам в ружье патроны досылает.
– Может, вас порешить прям здесь и концы – в бубенцы? А? Чо молчите?
Те – все матерые мужики. Видать, пуганые. Притихли же, с умыслом!.. Вот Степаныч и не заметил, как сзади к нему двое хмырей втихаря подкрались. Один в ружье вцепился, другой – со спины обхватил так, что не шелохнуться. Прилип, как подошва башмака к плавленому асфальту. Словно по рукам и ногам связал. Вырвали у него двустволку, самого в сугроб швырнули. Егерь, не будь дураком, вскочил на ноги и тикать в лес. Они – за ним. Хорошо, Степан Иванович каждую тропинку в том лесу, как свои пять пальцев, знал. Капканы на них то там, то сям ставил для отлову зверья. Какого много было, на мясо и шкуры приходовал. Какого мало водилось, метил на свой лад и отпускал. В общем, вовремя вспомнил он про капканную тропу, какую совсем недавно в тех местах соорудил и драпанул по ней, не мешкая. Сам-то через иные поставушки перепрыгивает, прочие, аккуратно так, минует, а тем, кто – за ним по пятам, его маневры – невдомек. Минут через пять слышит, матерки ему вдогонку посыпались, и выстрелы загремели.
– Ну, погоди, сволочь! Все равно поймаем…
Прямо, как в мультике про волка и зайца… И – то, тем сериям конец пришел!.. А конфликту меж лесничим и браконьерами,
