поспать, помечтать, несколько раз испугаться и успокоиться.
– Громович есть? – раскатистый бас разнесся по коридору.
От неожиданности я, как ошпаренная, подскочила на диване и ответила:
– Она идет!
Меня пригласили зайти. Указали на стул, где можно было оставить свои вещи. Попросили взять пеленку и пройти в соседнее помещение. Из двух огромных окон лился прозрачный розовый свет, озаряя пространство яркими лучами.
– Здравствуйте, – приветствовала я всех докторов и медсестер.
Мне показалось, их слишком много для одного кабинета. Кто-то сидел, кто-то стоял чуть в стороне. Несколько человек ходили взад-вперед и отпускали какие-то реплики.
– В вашем случае ничего не напутали? – спросила меня женщина-врач.
– Хотелось бы верить, – ответила я.
– Точно легкое? Какие жалобы? – уточняла она.
Интересно, какой из органов в ее представлении с большей вероятностью мог быть поражен? Или сама ситуация и мой возраст вызывали сомнения в правильности постановки диагноза?
– Да, говорят так, – отвечала я. – Жалоб, связанных с легкими, нет, только левый глаз перестал видеть.
Мне предложили сесть на стул. Задали несколько стандартных вопросов по поводу аллергии и операций. Поинтересовались, принимала ли я пищу утром. Попросили открыть рот и пшикнули в горло анестетиком. Сказали подождать некоторое время и показали, как держать пеленку под подбородком.
На этом описания предстоящей процедуры были исчерпаны. А мне не хватило подробностей: как проходит исследование, какие ощущения испытаю, больно ли, долго ли длится бронхоскопия. Но я задала лишь один вопрос – тот, что волновал меня больше всего: планируют ли брать материал на биопсию. Доктор ответила, что если в зоне досягаемости обнаружится опухоль, то кусочек отщипнут. Я кивнула в знак понимания.
В руках женщина-врач держала устройство, называемое бронхоскопом. Я успела заметить толщину вводимого зонда – его маленький диаметр порадовал. Справа встала медсестра и придерживала меня так, будто я сейчас сбегу с этого стула прямо в окно. Ее цепкая рука впилась клешней в мою макушку, наклоняя голову книзу.
Доктор тем временем вводила мне через нос трубку бронхоскопа. Она попросила глотать и дышать строго через рот. Хвалила меня, называя «умничкой», просила немного потерпеть. Комментировала вслух весь путь прохождения зонда по дыхательным путям.
Дойдя до бронхов, заключила: «Да, есть, готовим материал, потерпи, милая, девочка, какая же ты маленькая, молодая, боже, как такое вообще возможно, дети наверняка есть, господи, да как же так, потерпи, моя хорошая, в таком возрасте, тридцать восемь лет, да еще и женщина, это что шутка какая-то?!» Слова изливались нескончаемым потоком. Она, не переставая, говорила и говорила.
Я почувствовала, как по щекам покатились слезы. Дыхание было как у загнанного быка с корриды – свистящее, тяжелое,
