ьской системе Ridero
Энигма
Жар и древность. И гулкость аркады,
опьяняет кофейным оттенком.
Вся пронизана светом, и легким
Морским сквозняком.
Легкий шаг – перестук каблучков!
Опрокинув мой утренний сон
– освежившись водою холодной
– поспешу я навстречу тебе!
Любоваться движениям бедер и глаз.
И ладоней почувствовать негу,
с ароматом горячего тела.
И услышать дыхание вечности
– тает эхо веков в бесконечности.
А в кувшинах вино золотое, и масло
оливы. И твой голос, и смех,
взволновавший меня – белопенный
прибой в каменистом заливе.
Инфанта
– В 14 лет она уже не могла наблюдать без боли бой быков с гибкими людьми в кроваво-изящных плащах.
Ненавидела ложь.
Читая молитву – видела мечту.
По утрам, пробегая в свежем чистом воздухе просыпающихся садовых аллей, ловила улыбкой встающее солнце. И обжигал холодом ключ в руке.
Им она открывала в тени нависших ветвей кованую калитку, такую тяжелую, что приходилось налечь всем телом – и сразу открывалось море, небо, и узоры каменных замков на холмах.
Вдали, в глубокой синеве, жутко и маняще дышало и поднималось аквамариновое безумие. Замирали легкие невесомые облака.
Протянув руки к лучам, видела в просвете животрепещущую жизнь, таинственный ток своей крови.
Об этом поведал мне пастух, с вырезанным из солнечного диска лицом, темноволосый, кучерявый, широкогрудый, в мягкой опрятной одежде и крепких башмаках.
Нож леппа на поясе – длинное обоюдоострое лезвие и выгнутая, темная полировкой рукоять. Долгая узловатая трость в руке.
Ступивший на росистую лужайку с полотен Караваджо.
На обуви золотилась цветочная пыль.
Присев на камень, вынул кисет, набил трубку, разжег её, оглядывая горы молодыми итальянскими глазами, остановив свой взор на туманной долине – над нею, вздыхало море, вскипало утренним солнцем, нестерпимо горячим, что бывает только здесь, на испанском юге, в разгар средиземноморского лета.
– Как имя этой девочки?
Спросил я, загораясь любопытством.
– Не помню, да и не важно.
Инфанта.
Детство Шахразады
Тебе сегодня шесть исполнилось иль семь.
Так жарок полдень, от камней прохлада.
Огромный мир. Неведомый совсем.
Вот замерла, не поднимая взгляда.
О чем-то мать беседует с торговцем.
Сейчас бы рассмеяться, да нельзя.
И жалко ослика стоящего под солнцем,
черны его сливово – влажные глаза.
Лет через десять, древние ступени
услышат легкий торопливый шаг.
Закутанная в ткань. Глаз, огненные тени.
Тысяче первой ночи теплый полумрак…
Свидание
Он так и не смог понять, что внезапно разбудило его. То ли пронзительный крик чайки, то ли скрип оконных ставен – в узости домов вдоль канала – отметив взглядом на часах «02—15» – самое глухое время ночи – подошел к высокому окну.
Лунный блеск дрожал на черной воде и живописно синеющих, неопрятных стенах. Двумя этажами ниже, напротив, светилось пятно с отражением на воде, и женский силуэт, в одиноко высвеченном теплом прямоугольнике, мелькнул и исчез, свет погас, и на потемневшие стекла будто лег голубой иней.
Запахи воды и крыш, прогретых за день, торопились затопить комнату, и он настежь распахнул шероховатые древние рамы.
Поняв, что теперь не уснуть, прошел через арку в тесную, уютную кухню, обставленную старинной инкрустированной, с бронзовыми гербами, тяжелой мебелью.
За окном неподвижно темнел пышный и страшный сад под фиолетовым небом.
Включив кофеварку, еще раз прочел смс на мобильнике – «24 в 18—40 на площади, на том же месте».
Оставалось два дня, каждый из них – дробились мысли – станет долгим и мучительным ожиданием встречи с нею в этом странном и загадочном городе.
Налив кофе в чашку,
