даже следователей военной прокуратуры, не смутил тот факт, что второй часовой был убит около оружейного склада. А у склада боеприпасов стоял совсем другой часовой, который ничего не видел и не слышал, и замок на складских воротах висел на месте целый и невредимый, и пломба на тех же воротах была цела. Как запас гранат оказался перенесенным из одного склада в другой, где ему вообще находиться не положено, осталось загадкой. Вот такие удивительные вещи тогда творились.
После убийства часовых нас всех долго дополнительно инструктировали. Командир роты капитан Усинчук, которому из-за этого происшествия не дали очередное звание, вообще лютовал и пил больше обычного. Гонял нас по уставам караульной службы так, как никогда раньше.
Когда сам командир роты уставал, срывал голос или просто выпить хотел, что с ним часто бывало, он поручал «старикам» натаскивать «молодежь». Те старались активно. Кто неправильно ответит – тридцать раз от пола отжаться. Кто отжаться больше десяти раз не может, а таких большинство, – десять раз по десять отжиманий с небольшим перерывом... Кто больше двадцати отжаться не может – десять раз по двадцать отжиманий с перерывом чуть поменьше... Инструктаж повторялся перед каждым нарядом... От таких процедур руки сначала гудели, потом привыкли, и норма в тридцать отжиманий казалась сравнительно небольшой в сравнении с выученным уставом. Мышцы накачать можно быстрее, чем выучить дурацкий устав... Для большинства... Я, впрочем, устав легко освоил.
Так месяц тянулось, потом страсти стали стихать. Убийц солдат и грабителей склада, конечно же, не нашли, как всегда. А вскоре и нашему взводу выпало идти во внешний караул на те самые склады с вооружением и с боеприпасами. Командир взвода лейтенант Козлов, как обычно, – начальником караула, замкомвзвода – разводящим...
На посту почему-то всегда хочется спать больше, чем в бодрствующей смене – хоть спички между веками вставляй. Особенно когда на пост заступаешь уже под утро, в последнюю темную смену. Потом, когда рассветет, в сон уже так не клонит. И приходится безостановочно ходить, лишь бы стоя не уснуть. Чтобы кто-то на ходу засыпал – я лично не слышал, хотя сам иногда был недалек от этого. Я ходил, как и полагается, вокруг трех длинных блокгаузов, светил фонариком на замки складских ворот, на решетки вентиляционных незастекленных окон и зевал так, что челюстям было больно. И после очередного громкого зевка услышал вдруг звук двигателя автомашины. Кто-то, кажется, подъехал к воротам. Ветер устойчиво тянул как раз со стороны дороги. И я отчетливо услышал, как машина у въезда остановилась. А издалека, откуда-то со стороны, еще шум двигателя доносился. В безветрие его услышать, наверное, и невозможно было. А сейчас ветер звуки приносил явственные. Днем, естественно, это совсем бы меня не насторожило. Но ночью, в отсутствие кладовщика... Сомнение взяло сильное. Конечно, одна машина – это мог быть и проверяющий. Нам говорили, чтобы ждали их, потому что после ЧП «ревизоры» любят приезжать чаще. Но звук двигателя второй машины меня смутил – проверяющие
