Шел мелкий колючий дождь со снегом. Навстречу мне никто не вышел. Я толкнула массивную дверь и вошла в дом. Если снаружи он казался большим, то внутри он был просто огромен. Высокие потолки, как во дворце, темные стены, покрытые темно-серебристой краской, увешаны картинами. Под ногами мягкие ковры. Мебель вычурная, так же украшенная темно-серебристыми завитками, на потолках лепка и шикарные фрески со странным сюжетом, больше похожими на рисунки Валеджио.
– Добрый вечер, – от неожиданности я вскрикнула и обернулась. Позади меня стоял немолодой мужчина в строгом костюме.
– Вы танцовщица?
– Балерина, – поправила я.
– Зала для репетиций там. Спектакль начнется через сорок минут. Вы опоздали.
Он совершенно проигнорировал мое замечание. Совершенно бесстрастный, как робот. Я пошла в ту сторону, куда мне указал этот истукан, который не потрудился даже представиться. Что за тишина? А где же гости? Зрители? Наконец я услышала знакомые аккорды, голоса ребят из труппы и воспряла духом. Толкнула дубовую дверь и тут же про все забыла. Увидела Дэна и девочек, усердно разогревающихся возле станка. Новикова, как ни странно, не было, Дэн заменял хореографа и выкрикивал замечания балеринам, заметил меня и махнул мне рукой.
– Грановская, у нас всего полчаса. Иди в гримерку и переоденься. Мы пока без тебя прорепетируем – ты свое соло хорошо знаешь и так.
Я быстро забежала в небольшое помещение с зеркалами и удобными креслами. Бросила сумочку на топчан, сбросила куртку. Переоделась с молниеносной быстротой. Всегда, когда надевала белую пачку и пуанты, мною овладевало знакомое чувство скорого полета. Где бы я ни выступала. Будь то актовый зал или театральная сцена, на которой мне посчастливилось побывать пару раз в жизни, или на таких спектаклях. Меня охватывала дрожь предвкушения. Я любила балет. Я им жила и дышала, сколько себя помнила. Я могла танцевать даже для себя, но танцевать. Жизнь без пуантов не имела смысла. Мама заметила это во мне еще в самые первые дни, когда отдала в кружок балета. Уже через месяц меня заметили и перевели в балетную школу, а еще через два года я переехала в интернат. Мне пророчили будущее, великое будущее, меня кормили ложными надеждами и родители, и мой хореограф – знаменитая Татьяна Васильева, а когда она умерла, вся моя уникальность исчезла под грузом реальности – в наше время талантливых мало кто замечает. Сейчас важно, чтобы у родителей было денег побольше, или чтобы девушку содержал и продвигал богатый спонсор. Я не могла похвастать ни тем, ни другим. Я смотрела в зеркало и привычными движениями наносила грим на глаза.
"Они должны быть яркими и выразительными, они должны отражать твою героиню. Ты должна стать ею, Диана. Перевоплотиться, перенестись в ее тело. Какой ты видишь Одетту? Твою любимую героиню? Какая она? В твоем представлении?"
В моем представлении – она жертва. Ее заменила более яркая и успешная соперница, суррогат, так похожий на нее, но, тем не менее, фальшивый. Только всем
