и оборвётся в любую минуту. Танцевали под гармонь или позже – под радиолу. Мужчина обнимал девушку за талию и брал её ладонь в свою. Жест, когда нежно проводят большим пальцем по ладони, означал: «Пойдём со мной. Меня завтра убьют». И девушки шли даже после нескольких минут знакомства-влюблённости в первую и последнюю ночь вдвоём. Это всё, что они могли дать солдату и взять себе от него взамен.
Бабушка во время войны была ребёнком, но жест пережил войну, и она узнала о нём уже в юности. Демографический кризис: женщины мечтали хоть так ребёнка родить. Взрослея, я часто думала о них: герои с судьбой и дорогой, мечтающие о простом человеческом счастье. Персонажи Ремарка. Искорки на ветру.
Так я когда-то мечтала о возможности берега. И движением этим нечаянным ты разбудил мечту. С тех пор мы держимся за руки, как бы ни были далеко и порознь. У тебя не получается жить без меня, у меня без тебя писать.
Мне говорили, романы пишут из настоящего в будущее, неведомым, нерождённым потомкам. Нет, это письма всегда одному человеку, в наше общее невозвратное прошлое.
Бывает, время застывает и замуровывает людей заживо в своей капсуле на долгие годы. Но и заключённым приходят письма.
Пригласительное письмо отправителю не возвращают.
«В Летнем Саду состоится Карнавал Белых ночей», – и Петербург закружило в танце. Кружил тополиный пух в аллеях, сверкая на солнце, как новогодний снег. Кружили кареты, пролётки вокруг магазинов мод и галантерей. Светские «Вестники» тут и там мелькали в руках веерами, страницы с нарядами бумажными голубями перелетали из гостиной в гостиную.
Анна смотрела на тополиный снег. Это время кружилось в воздухе и медленно оседало на подоконник. Анна ждала от портнихи коробку с первым своим бальным платьем, мечтала крышку открыть – и себя белоснежной и нежной. Новой. Другой. Бестелесной.
Призрачный город за окнами утратил тени и очертания: днями мела солнечная метель, а после заката ночь распускалась над городом белым цветком.
В окне дома напротив не спала соседка. Одинокая, как луна. Воплотившееся ожидание на берегу предрассветного неба. Постаревшая Сольвейг в капоте, чья жизнь – обречённое снеготаяние…
– Помните, репутация женщины – как зеркало: чуть подыши и мутнеет. Манеры – плод благородной души, проявление добродетели. На нимфах20 не женятся. Один проступок – и свет закроет пред вами все двери.
Да, нужно вести себя хорошо, чтобы Богу не стало тошно. Он с иконы строго взирал, как теснили друг друга с сестрёнкой у зеркала, каблучками туфелек дырявили пол.
– На балу нельзя в зеркала смотреться. Перед кавалерами опускать глаза, – наставляла их маменька. – Скромность и простота. Нельзя выделяться! Быть со всеми, как все…
Как же хочется быть единственной! Анна, Анечка, кружева
Нимфа – лесное божество, здесь – олицетворение естества, дикости, природы.
