на себе все хозяйство. На кухне мой муж даже ориентироваться не мог. Не знал, где какая посуда: ложки, вилки, чашки. Только его стакан, из которого он воду пил всегда стоял на столе у кувшина с водой.
И мне нравилось быть хозяюшкой, которая сервирует стол, накрывает, угощает, потом все убирает, посуду моет. Да, я даже посудомойку редко использовала – ну и куда мне было маникюры разводить?
И я ведь искренне верила, что это нормально, что так и должно быть, все так живут, и что моего мужа все устраивает!
Дура.
Просто голубая дура… Наивная до нельзя.
Господи, да та же Анфиса, какой бы стервой она ни оказалась, говорила мне не раз и не два, что надо задуматься о своей внешности! Не борщами и пирогами едиными мужики сыты! Почему я её не послушала? Может быть, не было бы сейчас так мучительно больно.
– Надя, о чем задумалась? Ешь давай. – Ренат с аппетитом уплетал свой завтрак в кафе фаст-фуда. Почему-то нам захотелось сбежать от всей это чопорности, надменности и ресторанной еды и спрятаться от всех тут, на островке простой и вредной еды. За окном мело, снежинки кружились и опадали, а нам было тепло здесь, в кафе.
Отвечать я не стала, отпила ещё немного принесённого мне Ренатом капучино. Это единственное, что вообще сейчас лезло в меня от нервов. Потом всё же решилась взять один из наггетсов, окунула его в соус и откусила.
Ну ничего. Обратно не полезло, жить можно.
Интересно, где они купили такие классные панировочные сухари?
Надо бы спросить у менеджера заведения, потом приготовлю Богдаше такие дома…
Я несколько раз сморгнула непрошенные слёзы, которые тут же начали накатывать.
Я опять забылась и рассуждаю внутри себя так, словно мы всё ещё вместе.
Снова боль стиснула грудь словно путами, до крови, оставляя ссадины.
Дышать стало тяжело, будто меня бетонной плитой придавило.
Окстись, Надежда!
Какой уж он теперь Богдаша?
Чужой он тебе совсем, не твой.
Никому больше твои чёртовы наггетсы с чёртовыми панировочными сухарями больше не нужны!
– Ты чего, Надь? – заметил Ренат мою молчаливую истерику и дёргания.
Я промокнула глаза салфеткой.
Я не буду плакать из-за тебя, сволочь. Больше не буду.
– Ничего, я… Я в порядке, – ответила я, стараясь держать себя уверенно, хоть мне удавалось это с большим трудом.
Я не хочу, чтобы мою боль, слабость, меня поверженную видели и жалели. Даже Ренат. Тем более – Ренат.
– Уверена? – спросил мужчина. – Может, тебе за каким успокоительными сгонять? Я могу.
– Нет, – покачала я головой. – Ничего не нужно. Эта болезнь лечится только временем.
– Надюш, ты не обращай на мать внимания, знаешь же что она…
Он не договорил, да и не нужно было. Я прекрасно и так понимала. Но теперь это уже неважно.
– Да я нормально, – сказала я. – Спасибо
