он вздохнул – Росота – они с Сипачом перед ней перья распускали, хвалились. А она неожиданно ушла к немому – подмастерью кузнеца Буки. Вот и жизнь повернулась. И не стало у них разногласий. Так и поехали: стремя в стремя. То-то вся сотня удивилась. А они весь поход вместе. Вместе их и привезли. Эх, побратим, оставил меня одного. Вдвоем мы бы этого Тугоря раскрутили мигом. Росота – уже отболело, уже заросло. Да и у нее с Немым семеро по лавкам, как только в избушке помещаются. Поговорить надо и с Немым. Помню, ведь как он Росоту в круг выпихивал, когда дед Никей умер. Иного Голову выбирали. Так она, краснея, о Голомысле говорила. А Немой все кивал головой, подтверждая ее слова. Голомысл сначала отказывался, о под давлением селян согласился. И только сейчас вспомнил, как на него взглянул Тугорь – ведь он тоже хотел стать головой. Вот и пересеклись. А ведь и правда, Тугорь тоже и за Росотой бегал, богатством хвалился. И в Головы попер, как хороший хозяин. На фоне других это не трудно, если общественные дела, как попало, делать. А десятник Гром однажды поднял десяток и потихоньку к костру дозора подобрались. А Тугорь с увлечением плел корзинку. Одна готовая на заводной лошади была привязана. А мы удивлялись, когда успевает. А оно вон как. Дааа, Гром отличный был десятник – заботливый, внимательный, даже к пустякам. Перед походом подошел к ним и, чуть улыбаясь, спросил:
– Разобрались с Росотой-то, проблем не будет? – и глядя на их смущенные лица, уже серьезно кивнул. – Я рад, ребята.
Голомысл вздохнул: эка я разворошил память. Пойду на речку, где раньше с Сипачом сидели. Там думается лучше. Да как-то спокойнее становится, глядя на текущую воду. Да и заплывалы проверю. Наверное, дней 10 не смотрел. Заплывалы еще Сипач плел – они были неказистыми, но рыба в них попадалась неплохо. Вот и теперь с трех заплывал – полпуда рыбы. Для одного много, подумал он – А, по дороге раздам лишнее. Не первый раз
Засечье не голодало, но как-то все съежилось, обветшало. Ведь столько крепких рабочих рук ушло в сотне. И – не вернулось. А пока окрепла смена, пока вошли в силу молодые – вся тяжесть забот навалилась на плечи вдов и пацанов. Даже 4-летние мальчишки трудились. Тяжко им было. Ох, тяжко. Особенно первые годы. От голоа спаслись, но на ремонт не хватало сил, времени и умения. Кузнец Бука только третий год, как вернулся из Городца, где был в ученичестве у Меркула-Занозы – язвительного, крикливого, но, тем не менее, умелого кузнеца, добротно обучавшего своих учеников непростому делу – повелевать металлом. Засечью еще повезло, что Бука вернулся, что в Засечье оставалась его любовь и радость – Рада. А то ведь все в основном старались остаться в кузнечной слободе Городца: либо подмастерьями, либо свое дело заводили. А еще Засечью повезло, что вернулся Сипач. Исподволь, незаметно, но круто повлиявший на жизнь села. С его подачи стали объединять вдовьи наделы. Стал единым покос. Единая жатва. Свои остались огороды и скотина.
А когда Сипачу ставили это в заслугу. Он только улыбался и говорил: «Что только с пьяну не натворишь! Аж самому интересно!». Не убили тебя, побратим, люди. А убила тебя старая рана. Испугался
