согласия.
– Кочевники иной раз питаются кровью лошадей, – сказал Горгидас.
Он не думал, что эти слова будут приняты всерьез. Самая мысль о подобном казалась греку отвратительной. Однако Скилицез ответил просто:
– Так поступают, когда положение безвыходное. Лошади утомляются и болеют.
Армия Аргуна продвигалась на юго-восток. Лохматые степные лошадки – не слишком приглядные на вид, но выносливые и крепкие, как железо, – оставляли позади одну сотню миль за другой.
Горгидас благословлял влажную землю и густую весеннюю траву. Через месяц-другой конники начнут поднимать густое удушающее облако пыли.
На западе серебряным зеркалом сверкало море Миласа. А степь оставалась все тем же унылым морем травы, по которой перекатывались волны. Необъятные степные пространства тянулись от границ Видессоса далеко на запад – дальше, чем могло охватить человеческое воображение. Этот ландшафт казался Горгидасу скучным и монотонным. Врач вырос среди бесконечного разнообразия природы материковой Греции – горы и долины, солнечное море, темные под густыми кронами деревьев плоскогорья… И любую из долин можно было пройти за полдня.
Виридовиксу же степные просторы казались не столько скучными, сколько угнетающими. Леса его родной Галлии давали чувство защищенности. Мир кельта был уютным, закрытым. Степи заставляли человека чувствовать себя незначительным, крошечным – насекомое, ползущее по плоскому подносу.
Виридовикс ехал, окруженный кочевниками, – другие люди кое-как прикрывали кельта от пугающей обнаженной бесконечности. То и дело кельт всматривался в южный горизонт в надежде увидеть Эрзерум – пики, отделяющие Пардрайю от Йезда.
– Когда-нибудь настанет светлый день, и я их увижу, – говорил Виридовикс Батбайяну. – Человеку необходимо знать, что этой ужасной плоской степи когда-нибудь настанет предел.
– Почему? – Батбайян привык к открытой степи, как Виридовикс – к сокровенным лесным тропам. Другие кочевники тоже недоуменно покачивали головами, удивляясь странным привычкам Виридовикса.
Батбайян присоединился к тому десятку видессианских солдат, что сопровождали посольство из Присты в Аршаум. Если не считать Виридовикса и Скилицеза, кроме этих десяти солдат во всей армии Аргуна не нашлось бы больше никого, кто говорил бы на языке хаморов. Их командир, Агафий Псой, был по рождению видессианин, но годы, проведенные на краю Пардрайи, научили его языку степняков.
– Местность не имеет значения, – высказался Агафий с цинизмом старого вояки, – другое дело – ублюдки, которые здесь живут. От них-то все неприятности.
Виридовикс расхохотался во все горло:
– Ну вот! А я-то думал, что наконец избавился от Гая Филиппа. Но нет – его тень выскочила там, где я меньше всего ожидал ее встретить.
Псой ничего не знал о римлянах и только недоуменно моргнул.
– Что тут за тарабарщина? – вмешался кто-то на языке аршаумов.
Виридовикс
