mpty-line/>– У нас для тя такая камора ес-сть – те все обзавидуются! Ты ж у нас самый-самый щас-слифчик бушшь! – скаля половину – и ту гнилую – оставшихся зубов, поведал по дороге новому арестанту тюремный стражник-полутролль. Но говорить с отощавшим темноволосым парнем – судя по всему, наёмником, – оказалось попросту невозможно. Он будто спал стоя, и прозрачно-серые глаза были бессмысленны и пусты. Похоже, его преизрядно опоили: ни на что внимания не обращает, ничего не видит, не слышит; лицо бледное до синевы, а зрачки сузились в точечки. Хорош, нечего сказать, хотя ничего такого, и не таких сюда притаскивают. Про кучу не особенно хорошего, но зато ухоженного оружия (всё, что при нём было) даже не вспомнил; да и вообще обыску не сопротивлялся: его на ноги ставят – стоит, сажают – сидит, но на вопросы не отвечает: небось, какое чародейское зелье использовали. Но и хрен бы с ним, молчаливым таким: в конце концов, в самом-то городе он никого не убил и не ограбил! Пришлось просто отволочить никакого вояку, взятого в трактире по донесению хозяина заведения, в камеру и просто бросить на угловой тюфяк, чтоб отходил. Отобранное оружие, как всегда, свалили в кладовую сбоку от здания самой каталажки: сунули в мешок одноручный меч с обломанным остриём, но острее бритвы, пояс с тремя боевыми и одним охотничьим ножами; истрёпанный колчан с отличным набором стрел; узенькие ножны с боевой трёхгранной иголкой-засапожницей; завязали бечевой с биркой, да и бросили с кучей остальных шмоток, отобранных у арестованных при обысках. А то ведь мало ли, по-всякому бывает. Сейчас прихватишь одного такого, а за ним через день заявятся – и нате вам: графский сынок почудить взялся, давайте-ка сюда всё, что при нём было! А поди разыщи, если уже растащут! Нет уж, целых три месяца пускай лежит в неприкосновенности.
Тюрьма города Мелльты сейчас стояла, считай, пустая. По приказу городского Совета сразу больше трёх десятков заключённых на днях увезли на новые каменоломни, открытые неподалёку: там теперь уйма рабочих рук понадобится, это ясно. А ещё полтора десятка за прошлые 7-8 дней перемёрли от какой-то внезапной заразы. Так что места сейчас – хоть отбавляй. Но – вот ведь какая штука. Да, по инструкциям не положено сажать вместе мелких воришек, каких-нибудь проституток без лицензии и прочую мелочь с грабителями и убийцами. А этот парень, хоть и не буйный да тихонький сейчас, но всё равно явно наёмник; а любой наёмник – убийца: где ж на войне без этого! А хозяин трактира на него донёс, когда увидал, что у него из кармана какой-то песок на стол просыпался, и похоже, что золотой. Ну, к приходу стражи не было там никакого золота, ясен пень: хозяин сказал, соседи по столу мигом всё себе сгребли да сбежали… а уж как оно на самом деле было, теперь не узнать. Но откуда у совсем молодого пацана в драной кольчуге, порванных сапогах и с обломанным мечом золотой песок?! Ну, грабёж ведь, чего тут ещё думать! Очухается – пускай объясняется, а пока положено его с такими же татями кинуть…
Но! Всего через три дня будет праздник. Большой. На весь город. Приезжих уже набилось чуть не столько же, сколько в самом городе народу живёт. А где праздник – там и безобразия, и кражи, и драки, а ночью и ножи запросто в ход пойти могут: город портовый, море совсем рядом, народ самый разный, найдут, как и всегда, чего не поделить!
А для всего этого разудалого народа что потребуется? – Много места. Всех сегодняшних по отдельным камерам рассадить – потом и не вспомнишь, кто там где! Положено парня в камеру с убийцами сунуть, верно; только нет тут сейчас таких: увезли в каменоломни! В подземелье чокнутые монахи сидят, воют чего-то. На Четвёртом ярусе – два должника несостоятельных, а на Втором – поджигатель аж трёх подряд борделей. И чем ему бордели не угодили, а?! Неужто лучше, когда шлюхи клиентов на улицах за рукава хватают?!
Но вот, на Третьем ярусе – та самая камера, откуда народ перемёрший вынесли. Вроде там до сих ещё есть кто-то. И очень славное будет соседство! А как забьются остальные места, можно будет и перевести наёмника… Ох, да сколько ж можно голову о нём ломать-то?!! Да ну его на фиг!..
…Тарквиний пришёл в себя подполночь. Вокруг было абсолютно темно, очень тихо. Пахло… паршиво, в общем, пахло. А он лежал на плоском, очень тощем тюфячке на каменном полу, у каменной стены – сырой, холодной… Где он?!.
Он медленно пошевелился. Память возвращалась осторожно и испуганно, как побитая хозяином собака. Он припомнил, как очнулся после последнего боя – на руках у тех мужиков, что пришли им на помощь, да… но было поздно. Они только вынесли всех девятерых убитых на поляну, но вдруг самый молодой чуть слышно шевельнулся, вздохнул, застонал… Он не был сильно ранен… в отличие от остальных, изрубленных в кровавое крошево. Ему пинком смяли рёбра, рукоятью меча саданули в челюсть слева и выбили сразу два зуба снизу, в клочья разворотив десну. Потом, когда отлетел, оглушённый, врезался плечом в торчащий корень, и, кажется, то ли кость сломалась, то ли сустав выбило, но, хотя и вскочил, от боли оборвалось дыхание, он не смог вскинуть щит… и получил по голове так, что все Три Мира взорвались перед глазами и в ушах…
…А остальные были убиты. Правда, и от противника остались только рожки да ножки: никто
