спросить об этом самого автора. Узнал, что Олег покупал кофе в зернах (тогда Москва ещё не умела готовить и пить настоящий кофе) в гастрономчике на Старом Арбате. (Его вроде переоборудовали потом под магазин украинских сувениров.) Ловил его там, но тоже не сложилось. Потом «перестройка», «священные девяностые». Стало не до кофе, розовых чаек, полярного томления – выжить бы…
Вспомнил об этих своих метаниях уже после «нулевых». Тогда, кажется, под влиянием встречи с Джином Шарпом – отцом теории «мягкой силы» и прочих технологий госпереворотов, я изучал предпосылки и угрозы «цветных революций» на постсоветском пространстве. Среди прочих выводов был и такой, что те, кто имитируют демократию и свободу (да хоть близкий к ним оргазм), никогда не победят тех, кто эмитирует деньги и мечту. Поэтому и советовал грузинским товарищам заваливать фасадную демократию гиперактивного Майкла не «коктейлями Молотова», а коктейлем из олигархических денег и «грузинской мечтой» (типа, смешать водку с чачей). А другого у них ничего под рукой и не было… А вот у украинского президента было! Помню, обратился тогда к Януковичу с просьбой не сворачивать в стране полярные исследования. Тот изумился, типа, на кой х… р надо.
Я, как мог, рассказывал. Говорил об истории. О том, что «русский характер» закладывался в Поморье, Сибири, Арктике. Как, кстати, «американский» не столько на «диком Западе», сколько в холодной Аляске. Клондайк, Доусон, Сороковая миля со Смоком Беллью дали для архетипов американских Рэмбо больше, чем калифорнийские пляжи со спасателями Малибу. (Русские, отдав Штатам Аляску, помогли создать в социометрическом смысле Америку. Но это отдельная история.) Я же напоминал президенту, что у каждой уважающей себя страны должен быть свой «Север» – территория, объективно тестирующая, испытывающая, затачивающая людей на мужество, выживаемость, терпение, трудолюбие и волю. Хотя бы для этого надо было ему сохранить полярные исследования…
Говорил ему, как воцерковленному прихожанину, о сакральной близости аллегорического «Севера» к православию. Арктика – это природный храм, где человек, как в церкви, думает о главном. Где личность понимает, что испытание – это удовольствие, а удовольствие – испытание. Где всё чисто, а не загажено, где всё по-честному и по заслугам. Где душа расширяется до просторов северного сияния, а не скукоживается до размеров майдана…
Говорил, конечно, и о политике. О том, что те же майданы возникают там, где исчезает высокая мечта. Теми, кто мечтает стать полярниками и «зимовщиками», намного сложнее
манипулировать, чем теми, кто мечтает быть брокерами и коучерами..
Не услышал. И мне оставалось только перелистывать дневники Руаля Амундсена и Роберта Скотта, перечитывать романы Виктора Конецкого и Олега Куваева, смотреть любительские кадры Артура Чилингарова и Федора Конюхова, восхищаться полузабытой отважной пятеркой советских путешественников, пешком прошедших от Уэлена до Мурманска… Я думал, что тема Великого
