на первом этаже в новом жилом доме на площади Труда. У многих питерцев есть то, что мы называем фамильными гнездами. Сколько за свою жизнь мы слышали рассказов о том, что нынче мы, мол, живем в Купчине, в Дачном, на Ржевке, в Сукине-Зайцеве. Но когда-то наша семья проживала на Фонтанке, на Гороховой, на Фурштатской.
Бабушка подруги, собираясь съездить с проспекта Шаумяна в центр, заявляла семье:
– Я поехала в город.
Все остальное ей виделось глухой деревней.
Вот только одна маленькая подробность: все эти бывшие обитатели фешенебельных районов центра жили там в коммуналках. Те, у кого были отдельные квартиры в старом городе, давно почили в бозе. Ностальгируют по коммуналкам, как ни странно, те, кто жил в уже упомянутых мною выше адских прибежищах, где был представлен срез нашего общества.
Если даже отбросить ужасы быта, то все равно факт остается фактом: практически любая коммуналка состояла из надзирателей и надзираемых. Как метко это приметил прозревший (надеюсь, искренне) бывший соловей советской эпохи Роберт Рождественский в своей «Позапрошлой песне»:
Старенькие ходики.
Молодые ноченьки…
Полстраны – угодники.
Полстраны – доносчики.
На полях проталинки,
дышит воля вольная…
Полстраны – этапники.
Полстраны – конвойные.
Лаковые туфельки.
Бабушкины пряники…
Полстраны – преступники.
Полстраны – охранники.
Лейтенант в окно глядит.
Пьет – не остановится…
Полстраны уже сидит.
Полстраны готовится.
Нас сформировала и породила советская коммуналка. Даже тех, кто в коммунальной квартире не прожил ни дня. Наверное, только сейчас новое поколение пережило эту даже не родительскую, а дедовскую травму.
Коммуналка не грела и не подхватывала, как спасательный круг, в тяжелые минуты жизни. Там все друг друга боялись.
Вообще в СССР все друг друга боялись. Подчиненные боялись начальства. Начальство, как ни странно, – подчиненных. Мужья – жен, а жены – мужей. Родители и дети тоже боялись друг друга. Дело в том, что в жизни боявшихся всего на свете граждан самой большой страны в мире была еще одна яркая опция – возможность сесть.
Стоит ли повторять тысячи раз произнесенные и миллионы раз не услышанные счастливо оглохшими и ослепшими соотечественниками рассказы о политических репрессиях?
Речь о тех, кто жил незаметно, кто был тише воды ниже травы, кто все понимал, кто боялся и все понимал. Про нас. Про молчаливое большинство. Про людей в серой одежде, монотонно плывших по волнам советской жизни, боясь лишний раз поднять взгляд и с ужасом встретиться с происходящим глаза в глаза.
И о той цене, которую мы заплатили за молчание, сводившее к минимуму риск расстаться с жизнью.
В коммуналку на площадь Труда прадед, прабабка, ее пока не обзаведшиеся собственными
