за ней. На верхней ступеньке пленница останавливается и ждет меня, как я и учил. Она смотрит на кухонный стол.
– Разве мы не…
Наотмашь бью ее по лицу, ученица падает на пол и лежит, закрыв рот рукой.
– Я не разрешал тебе говорить. Вставай.
Меня не было дома с завтрака, сейчас далеко за полночь. Я знаю, что девка голодна, но мне плевать.
Женщина встает.
– Иди, – указываю рукой на гостиную.
Она послушно идет, я следую за ней. Открываю дверь шкафа в прихожей и достаю свое длинное пальто. Снимаю дробовик со стены.
– Мы отправляемся на прогулку, – объясняю я. – Открой дверь.
Женщина поворачивает дверную ручку. В прихожую врывается порыв морозного ветра, и она съеживается. Открывает свой рот, но не говорит ни слова, потому что знает свое место. Понимает, что лучше ей не просить пальто или обувь.
Даю ей померзнуть немного, чтобы посмотреть, нарушит ли она правило, задав мне вопрос. Женщина молчит. Я говорю:
– Достань свои домашние тапки и пальто.
Она поворачивается к шкафу и исполняет приказ.
– Хорошая девочка.
Когда девка одевается, я повторяю:
– Иди!
Она повинуется, и я улыбаюсь. Я прекрасный учитель: мои ученицы учатся тому, чему, по мнению многих, невозможно научить. Это лишь доказывает старую истину: женщина рождена, чтобы повиноваться мужчине.
Пленница идет по свежему снегу, зябко кутаясь в легкое пальто. Она бросает на меня взгляд, но не осмеливается заговорить. Ее лицо краснеет от холода, губы синеют. Мы прошли совсем немного, лишь до пустого амбара на расстоянии менее пятидесяти ярдов от дома. Меньше, чем половина футбольного поля. На улице довольно холодно, и она, вот уж чего не ожидал, ни разу не пожаловалась.
Я принял правильное решение дать ей пожить еще несколько дней.
Достаю другой ключ и отпираю большой замок на двери амбара. Поднимаю железную задвижку, и ветер распахивает створки. Мы входим внутрь, и я запираю за нами. Внутри все так же холодно, но нет ветра.
– Спасибо, – говорит моя женщина.
«Спасибо» – единственная фраза, которую ей разрешено говорить без разрешения.
Я киваю и жестом приказываю подойти к стойлу справа. Она повинуется.
– Войди внутрь, – приказываю я.
Девка колеблется. Последний раз мы приходили в амбар для наказания. Она поднимает руку.
– Можешь говорить, – разрешаю я.
– Чем я заслужила ваше неудовольствие? – спрашивает она голосом, дрожащим от холода и страха.
Страх мне нравится больше.
– Ты женщина, – говорю я и указываю на седло на деревянных козлах для пилки дров.
Девка знает, что делать. Мне не нужно снова учить ее этому.
– Я не люблю повторять.
Она всхлипывает, но перегибается через
