пустопорожние обещания похоронить за казенный счет, возместить убытки.
Старший лейтенант Ткач в мрачнейшем расположении духа бродил по селу, здоровался со знакомыми, выслушивал их печальные истории. Люди спрашивали у него совета. Что делать, как дальше жить? Когда все это кончится? Он сокрушенно вздыхал, отговаривался. Дескать, я советы не даю, потому что самому нужны.
Вторую половину дня Илья провел дома. Елизавета уложила девочку, немного посидела с ней и вышла в зал, где в подавленном расположении духа сидела семья.
Илья опять затянул надоевшую песню о переезде в какой-нибудь спокойный уголок земного шара.
Родители отнекивались. Во-первых, им на старости лет не нужна лишняя головная боль, а любой переезд чреват ею. Да и сыну ни к чему навешивать на себя дополнительную заботу. Проживут, ничего им не сделается. Ведь сам говорил: больше бомбить не будут. Разовая акция.
– Не должны, – сказал Илья и пожал плечами. – Да вот только каратели в последнее время стали какими-то непредсказуемыми. Один черт знает, что им в головы взбредет… Ладно, – скрепя сердце согласился Илья. – Живите, но обязательно приспособьте подпол в качестве бомбоубежища и при первых же подозрительных звуках прячьтесь туда.
– Это можно, сынок, – согласился Владимир Иванович. – Подпол у нас глубокий, знатный. Завтра же начну приводить его в порядок. Пусть соленья подвинутся.
– Никуда мы не уедем отсюда, Илюша, – грустно глядя ему в глаза, сказала Елизавета. – Мы народ, а не население. Если все отсюда рванут, то кого вы будете защищать? Пустые жилища и подвалы с прошлогодними огурцами?
Брат посмотрел на нее с печальной иронией. Елизавету иногда заносило в ненужный пафос. Семье Скобарей ведь тоже предлагали уехать в Россию. Отказались, и вот что из этого вышло. Могли бы жить сейчас. Карина не лежала бы в морге раздавленной тряпочной куклой, а радовалась бы жизни, готовилась бы к поступлению во второй класс.
Мама стала кормить сына обедом. Он что-то глотал, не чувствуя вкуса. Все сидели нахохленные, злые. По такому случаю Владимир Иванович достал из заначки увесистую емкость с самогоном, вопросительно глянул на присутствующих. Выпили все, включая Елизавету, озабоченную своей самопровозглашенной ролью опекунши.
Даже Илья. Кому вредили сто граммов за рулем? Дорожная инспекция канула в Лету, нынче трезвым никто и не ездит.
К восьми часам вечера он засобирался.
– Хорошо с вами, родные мои, но пора на службу. Карабас ждет.
Илья обнялся со всеми, снова были слезы, долгое прощание. Отец улыбался, а у самого глаза были красные.
– Ладно, сынок, езжай с богом. Не думай про нас, все будет хорошо. До конца жизни доживем, а дальше и не надо.
Он выезжал из села мрачный, подавленный, весь исполненный тяжелыми предчувствиями. Что-то не так было с этой войной. Вроде бы с весны ее не было, но и мир не приходил. Люди жили так, словно этот
