на диване лицом к ней и открыл глаза. Ольга стояла на одной ноге, правую она подтянула к себе и разминала пятку, на полу валялась деталь Машиного конструктора. Жена посмотрела на меня с ненавистью:
– Герман, мне все надоело! Я ухожу!
Я закрыл глаза. День не предвещал ничего хорошего. Тупая боль в голове пульсировала, тошнота поднималась из желудка, я сжал челюсти и проглотил горькую вязкую слюну. Открыл глаза, посмотрел на нее.
– Что смотришь? – с вызовом сказала Ольга. – Задрало. Нормально ты устроился: работаешь, приходишь домой, весь вечер лежишь на диване. Вечером обязательно бутылка пива. По пятницам – твой законный выходной, тебя не трогать, ты – устал. По субботам я смотрю на твою опухшую рожу и понимаю, что весь день ты будешь болеть. Оно мне надо? Выхаживать как маленького ребенка, супчики готовить? Фу, воняет перегаром, – жена открыла окно. Морозный февральский воздух ворвался в комнату.
Пусть выговорится, пусть. Ведь она права, все так и происходит. Жизнь имеет четкий распорядок, я точно знаю, чем буду заниматься в пятницу вечером и как проведу субботу. Другой вопрос – нравится ли мне это? Нет, не нравится. Но я не знаю, как это изменить.
– Я, по-твоему, не устаю? – говорила она, стоя ко мне спиной, продолжая что-то искать в ящиках мебельной горки. – Я работаю, прихожу домой и дома тоже работаю: готовлю кушать, стираю, убираюсь, – перечисляя свои заслуги, она с силой захлопывала дверцы навесных шкафчиков, будто судья, бивший молоточком, призывающий к справедливости. – Ребенок полностью на мне и тебя это устраивает. Другие мужья помогают женам, играют с детьми или подрабатывают таксистами или еще что-то придумывают, но только не ты. Сколько лет этому ремонту? – она обернулась ко мне лицом.
Было что-то прекрасное в гневе жены, он словно подчеркнул красоту ее лица. Мягкий свет струился по русым волосам, зеленые глаза наполнились выразительностью, вызовом, смелым отчаяньем принятого решения, на худом бледном лице появился румянец, сухие губы увлажнились, готовые выкрикнуть те самые слова.
Я перевел взгляд на комнату, спрятавшую от мира красоту этой женщины. Коричневые обои в мелкий белый цветочек сдавливали пространство как каменный мешок. Местами стыки обоев просохли и отчетливо выделялись на стене вертикальными линиями. Большой бежевый ковер на полу почти полностью закрывал неказистый серый линолеум. Напротив меня, вдоль стены, стояла гостиная под кичливым названием «Аллегро»: нижняя тумба, шкаф-пенал, открытые полки, навесные шкафчики и ниша под телевизор. На противоположной стороне, там, где я лежал – вечно расправленный диван, детская кроватка и бельевой шкаф у окна. На гардине висела красная, томатного оттенка, плотная тюль из органзы, она была украшена фабричной вышивкой в виде крупных перьев. Из открытого окна в комнату врывался свежий воздух, тюль слегка округлилась, сдерживая поток. Цвета в комнате были теплыми, но это мнимое тепло зимнего солнца, которое не греет, а лишь провоцирует на вечную
