прохладе ночи темной,
Небесный конь, порвав узду
Примчит, со звёздочкой вплетенной
В лихую гриву. Снов туман
Перемешает разум юный.
Безбожник, ветреный шаман
Руками станет нежить струны
Гитары, пробуждая мир
Принять любовь, как жизни тайну.
Под отзвук с неба нежных лир
Ворвёшься в сон… и не случайно
Увижу, словно наяву
Твой образ светлый и далекий.
И преклонюсь, как божеству
Небес, приняв за то упреки
И дальше, радуя себя,
Тобой, неведомой надеждой
Слезой подушку серебря,
Просплю, непонятый, но нежный.
Ну-ну, непонятый, но нежный, блин. Это Креол-то? И где нарыл? С какого перепугу вообще Генку на поэзию потянуло на старости лет?
На этом сообщения обрывались. Видно, Ленка ответить не пожелала.
Ну и что мне с вами делать? Правильно – не вмешиваться. Иначе, единственным кто получит по шее, буду я сам. Как говорят? Двое дерутся, третий не лезь? А в разборки между влюбленными так вдвойне… Блин, ведь смотрятся же вместе… Чего же стряслось? Генка – сволочь, хоть бы объяснил… нет – сразу "зарэжу"… Сначала поймай! Только и может, что кирпичи башкой бить. Заглушив слабые уколы совести, напомнившей, что познакомил-то их я, решил, что на сегодня хватит радостей виртуального общения, и закрыл ноут. Вспомнил тут же, что не прочел личку, вроде там что-то светилось, но стало уже не до этого. Еле заставил себя убрать ноут в сумку. Сон навалился мгновенно, едва я закрыл глаза, откинувшись на свой спальник.
***
Тарас не шутил, что разбудит рано.
– Подъем, мужики, – услышал я сквозь самый сладкий сон, какой только можно себе представить.
Я упорно цеплялся еще несколько секунд за прекрасный образ, когда грубая реальность, в виде большой лохматой головы Тараса, ворвалась внутрь моей палатки. Ошарашенный беспардонным вторжением, я чуть приоткрыл один глаз и увидел, как он поморщился, оглядывая наше жилище.
– Подъем, говорю. Времени у нас в обрез … валяться потом будете.
Рядом зашевелился Федор, сел на своем одеяле, протирая глаза кулаками.
– Сколько времени? – Пробормотал сиплым со сна голосом.
– Как раз самое оно. – Бодро ответил Тарас. – Вставай, лежебока.
– Убирайся. Тут и без тебя тесно.
– Ну-ну, Серый, разворчался. – Голова Тараса исчезла, и его голос донесся уже снаружи: – Завтрак на столе. Греть не буду.
Мое тело отказывалось подчиняться таким наглым приказам, попробовал перевернуться на бок и сразу ощутил последствия ночевки на голой земле. Казалось, что на всем теле не осталось живого места. Ругаясь вполголоса, я
