тем не менее верили, что всегда будут играть вместе, даже когда вырастут большие.
Мать стала рассказывать о борьбе Вукола с маленьким медведем и просила не отпускать мальчика домой, пока не уведут медведей: поводырь обедает.
– А мы его вместе с Пашкой на ближнее поле возьмем балаган строить! – ответили мужики. – Завтра на пашню хотим выезжать!
Мать скоро ушла.
Вся семья вышла во двор. Мужики стали подмазывать дегтем колеса и оси телеги, бабы клали в телегу узлы, кошмы, овчинную одежду.
Пашка тихонько дернула Вукола за рукав и засеменила к воротам. Голова ее с беленькой косичкой повязана пестрым платком, сарафан на ней из домотканой материи, ноги босиком, с огрубелыми пятками, в «цыпках». Вукол всегда шел следом за Пашкой, а Пашка верховодила.
Гумно было через дорогу, там стоял омет прошлогодней соломы, рядом с ним старый сарай с соломенной низкой крышей. Любимой их игрой было кувырканье в соломе и путешествие с омета на плоскую крышу сарая.
На этот раз они, как и прежде, бывало, залезли на сарай и, взявшись за руки, с чрезвычайным торжеством прыгали на старой худой кровле, причем Пашка, захлебываясь от счастливого смеха, пела:
Дождик, дождик, перестань,
Мы поедем в Арестань…
– Пой! – кричала она, прыгая и держа Вукола за обе руки.
В самый разгар их веселья крыша под их ногами затрещала, раздвинулась, и оба они провалились вниз, в сарай, вместе с охапкой хвороста и гнилой соломы. Это было так неожиданно, что дети не успели даже испугаться и только барахтались в пыльной соломе.
Пыль запорошила глаза, обсыпала лица, набилась в нос. Высунув головы из соломы, они посмотрели друг на друга в полутемном сарае и засмеялись. Вылезли, отряхнулись, и Пашка опять запрыгала и запела.
– Ворота заперты! – жалобно сказал Вукол. – Не вылезем!
– Эва! а подворотня на что?
Легко пролезли под воротами сарая, через лужу. С гумна побежали к Пашкиной избе. На полдороге им встретился низенький старик с длинной белой бородой, в лаптях и высокой шапке, в синей пестрядинной рубахе, с гребешком у пояса. Пропустив их мимо себя, он взял конец бороды в рот, страшно зарычал, затряс головой и затопал лаптями.
Ребятишки изо всех сил пустились бежать.
– Это домовой! – объяснила Пашка, побледнев и вся затрясшись. Она бежала быстрее Вукола, но не выпускала его руки из своей.
Вукол верил Пашке, что это не человек, а какой-то страшный домовой: о нем и прежде он слышал от Пашки всякие ужасы. Домовой крадет некоторых детей, уносит их с собой в мешке и даже ест.
В страхе они оглянулись назад.
– Доржи! доржи! – кричал им вслед домовой. – Б-р-р! – тряс бородой и топал ногами в лаптях, как будто собираясь догонять их.
В ужасе, с плачем вбежали они в избу.
Глаза у Вукола были вытаращены, губы дергались, лицо побледнело, как мел.
– Домовой!
