о ней, как родная мать. Мало кому нужны больные дети. Но мысли такие были. Признаю.
Очень странно прозвучит, но единственный человек, которому я позвонила за поддержкой, был мой бывший шеф. Я работала когда-то у него секретарем почти десять лет. Я рассказала про дочь, про ее диагноз.
– Так, я понял. Ну, смотри. Ребенок уже есть, это факт. Ее никуда не деть. Ты не можешь сейчас знать, как будет идти течение болезни. Все, что ты можешь делать, заботиться о ней. У тебя молоко есть?
– Есть, но очень мало.
– Надо сделать так, чтобы было больше. И еще. Это уже случилось, ты ничего не можешь изменить. Тебе придется жить с тем, что есть. Держись там.
Через десять дней нас выписали. Мы сходили на прием к окулисту, и мне сказали, что она, скорее всего, незрячая. Я говорила врачам, что она реагирует на свет и когда я к ней подхожу, но врачи только сочувственно кивали.
Когда ей было девять месяцев, я повезла ее на обследование в глазную клинику в другом городе. Там сказали, что ребенок видит, но очень плохо. Насколько плохо, никто не знал. Процент зрения нельзя было установить из-за того, что в обоих глазах по центру были врожденные катаракты.
Мы прилетели домой. К нам на очередной осмотр пришла участковый педиатр. Она что-то мне говорила и сделала жест рукой, а потом как закричит:
– Смотрите, она видит. Она водит глазами за моей рукой.
– Я же говорила, что она видит, – ответила я ей.
– Я думала, вы просто себя успокаиваете.
За девять месяцев она была первая, кто мне поверил.
Меня вырвал из воспоминаний грубый мужской голос.
Глава 2. Часовня
– Женщина, вы там еще долго? – услышала я за спиной.
Я повернулась и увидела огромного мужчину, похожего на большой двустворчатый шкаф. Рядом с ним стоял второй, невысокого роста, на вид лет пятидесяти.
– А в чем проблема? – спросила его я.
– Мой шеф пришел помолиться, а вы тут стоите и мешаете, – прогремел он в ответ.
– Если ваш шеф пришел помолиться, то пусть или заходит, или ждет, когда я выйду, – оборвала его я и отвернулась.
– Некогда нам тут ждать, мы… – начал возмущаться охранник, но шеф прервал его:
– Ничего. Я подожду, Гоша. Пусть молится, сколько надо, – сказал он охраннику.
Он перевел взгляд с Гоши на меня и какое-то время просто смотрел. Меня поразили его глаза. Взгляд был наивный, как у маленького мальчика.
– Гоша нервничает немного, – сказал он мне. – Работа у него такая. У нас скоро посадка на самолет. Он боится, что мы не успеем. Молитесь, уважаемая, сколько вам надо.
«Надо же. Мне разрешили помолиться», – усмехнулась я и поставила зажженную свечку в подсвечник.
Я взяла дочь за руку и направилась к выходу. С моим характером вряд ли я смогла бы удержаться от какой-нибудь едкой
