а творчества (что я очень любил) практически не было. Мне было уже 25 лет, и я до сих пор не был женат. А в проектном институте было много молодых незамужних девушек, я был как петух в курятнике или как козел в огороде. Я был молод и красив, успех у девушек вскружил мне голову. Но я завел роман на стороне, и как-то раз мы с этой женщиной пошли на какой-то религиозный праздник в церковь, просто так, для разнообразия. Было, кажется, Рождество. И я сказал ей: «Какая это все чепуха и ерунда». Она мне строго вдруг сказала, что нельзя так говорить. Какой я был тогда безумец…
Как-то я шел по городу. У меня было тяжелое настроение. Я был угнетен и не в духе. Вдруг я подумал: а зачем все вокруг, этот город, эти люди, деревья, машины? Я вдруг почувствовал, что сойду с ума, если не получу мгновенный ответ. И я внутренне возопил к Небу, к Тому, Кто превыше небес. И мгновенно получил любовный, успокаивающий Ответ. Но я при этом возгордился, подумал, что я особенный, если мне отвечает сам Бог. Был я тогда не воцерковлен, далек от духовной традиции и не знал, что попался на удочку гордыни и тщеславия…
Драматичный 1991 год
Тем временем подошел 1991-й, этот год был особенным в моей жизни. Во-первых, умерли мои родители, летом – отец, зимой – мать, во-вторых, произошел августовский путч, разделивший историю страны на советский и постсоветский периоды. Даже не знаю, что явилось мне бо́льшим потрясением. Я не верил своим глазам и ушам.
В газетах и по телевидению в один голос трубили о преимуществах демократии.
Полностью рушилась мечта о построении коммунизма. Оказывается, коммунисты – сволочи, а демократы – молодцы. Все это не умещалось в голове. Все это – смерть родителей и смена государственной парадигмы – слились в глобальный перелом в моей жизни. Я по глупости ушел из проектного института, меня попросили уйти из служебного жилья, пришлось уезжать жить в поселок, где после родителей осталась квартира. Но нет худа без добра, после смерти родителей мы с моим братом окрестились и начали посещать церковь, хотя еще не сказать, что уверовали по-настоящему. Я сразу ощутил разницу моего положения в Ставрополе и здесь. Там я был центром внимания множества красивых девушек, а здесь, в захолустье, я оказался никому не нужным…
Как-то ночью, когда я спал, ко мне во сне пришла покойная мама. Она была в белой одежде. Она мне сказала, что обо мне она не беспокоится и чтобы я позаботился о брате. Утром, когда я проснулся, у меня было ощущение, что это был не сон, что она действительно приходила с того света. На душе было скорбное чувство от встречи с ней.
Да, забыл сказать, еще в ХИСИ, в Харькове, где я учился, я познакомился с одним студентом. Он оказался тоже из Ставрополья, из Черкесска. Ну, от Ставрополя до Черкесска сравнительно недалеко, и я часто ездил к нему в гости.
Один раз мы беседовали (а дело было в 1991 году, после августовского путча, а мы были сторонники коммунистического учения и советской власти). Я ему и говорю – Олег, как теперь жить, ведь порушились наши идеалы, что делать, может, ходить в церковь,
