не побоявшись Божьей кары, посягнул на жизнь ваших близких… А теперь позвольте мне удалиться. Дорога была трудной и утомительной. Да и вам, госпожа де Сен-Мор, завтра предстоит нелегкий день. Доброй ночи!
… Сильный, пронизывающий насквозь ветер подхватил заунывный звук колокола, который можно было расслышать на расстоянии нескольких лье от храма. Свинцовые тучи заволокли голубое небо, скрыв от людских глаз сияющее весеннее солнце. От холодного утреннего тумана пожухли не только молоденькая трава и ранние цветы, но и первые листочки на деревьях. Казалось, сама природа скорбит о безвременной гибели своих детей.
Бесконечная вереница простых людей и вассалов герцога, желавших проситься с ним, безумно долгий и печальный погребальный обряд, безликие слова поддержки и сочувствия и страшная, невероятно мучительная боль в душе… Боль и пронизывающий ветер – вот все, что осталось у девушки в памяти о том страшном дне. Обладая более стойким духом и сильным характером, она, несмотря на собственную бесконечную печаль, всеми силами пыталась поддержать сестру. Филиппа со вчерашнего дня больше походила на привидение, нежели на человека. Бледность ее истонченного лица стала еще заметнее, когда она облачилась в траурные одеяния. Пустота в больших, словно ничего не видящих глазах, очень пугала Габриэллу. Филиппа ничего не ела и не пила, а главное, ничего не говорила и, казалось, ничего не слышала. Оцепенение, охватившее девушку, всецело завладело ее сознанием. Габриэлла наблюдала за сестрой со всевозрастающей тревогой. Но разве изменить тут что-либо было в ее силах?
Согласно давно сложившейся традиции, после смерти своих родителей знатная дама должна была девять дней оставаться в постели в знак траура, а затем еще несколько дней сидеть около кровати на куске черной материи. Возможно, Габриэлла, воспитанная в старых традициях, так бы и поступила, если бы не присутствие инквизитора в замке. Зная о методах отца Доминика, девушка, как могла, защищала людей от произвола и насилия, чинимых инквизитором и его приближенными. Но положение женщины было таково, что к словам, и просьбам, и даже к требованиям даже очень богатой и родовитой дамы окружающие прислушивались мало.
Несмотря на все усилия и рвение, проявленное Домиником ле Бургом в этом деле, расследование за несколько дней не продвинулось ни на туаз. Дни шли за днями, а виновника никак не удавалось найти. Ни пытки, ни угрозы, ни опять пытки не помогали. Никто ничего не знал, а если и знал, то помалкивал. Всех пугала перспектива оказаться на костре – это была излюбленная казнь, охотно применяемая отцом Домиником. С каждым днем чело инквизитора омрачалось все больше и больше.
По истечении двух недель, как-то вечером, сидя в зале возле камина, Доминик ле Бург грел замерзшие руки и мрачно смотрел на плясавший огонь, слушая потрескивание горевших поленьев. Из-за невеселых дум, одолевших его, он не заметил, как к нему подошел аббат Шириз.
– Отец Доминик, вы звали меня? – заискивающим голосом спросил аббат, склонившись перед инквизитором в раболепном поклоне.
Доминик
