и вскочили как ошпареные только за сорок минут до отправления электрички. Причем Федю, спавшего богатырским сном и храпевшего так, будто он овладел секретом горлового пения, пришлось будить всем вместе. В спешке собравшись и наскоро попив кофе, мы вышли на улицу. Поклажи у нас было предостаточно. Самый большой и тяжелый мешок с разобранной путевой тележкой достался засоне Федьке. Впрочем, он не возражал.
Стоял конец апреля. Было зябко и неуютно. Березы прощально махали нам вслед своими ветвями с только-только начавшими набухать почками. По пути на вокзал выяснилось, что Юрка не взял лопату, которая должна была пригодиться, если какой-то кабель уходил бы под землю.
– Забыл, – оправдывался Юрка, – а вы тоже хороши, могли бы напомнить! Ну ничего! Это мы сейчас исправим. Подождите-ка.
Путь наш пролегал мимо стройки, огороженной забором. Юрка разбежался и ловко перемахнул через преграду. Лет через десять такие трюки будут называть паркуром. Стройка была уже несколько месяцев как остановлена, хотя сторож там присутствовал. Но сейчас он сладко спал в своем вагончике, вполне возможно, как и мы убаюканый роялем.
Через пять минут наш главарь и по совместительству похититель лопат, вернулся. Помимо штыковой и совковой лопаты он нес еще и кувалду, на которой с обеих сторон сваркой было наплавлено слово ВОВА.
– Не мог не взять такую красоту, – пояснил Юрка. – Это ж прям настоящий боевой молот!
И, подражая викингу, он поднял «Вову» к небу и зарычал:
– Один!!!
– Пошли быстрей, а то опоздаем, берсерк, – засмеялась Машка и, если бы действие происходило в наши дни, вероятно бы добавила «с Алиэкспресс».
Но тогда Али дня нас был просто таджик-продавец польских шмоток на рынке. А экспресс – поезд, на котором он за этими шмотками мотался.
Федя Калиновский снова строго посмотрел, как Юрка засовывает ВОВУ в его и без того большой рюкзак, но опять промолчал.
Мы едва успели выйти на перрон и выкурить по сигарете, как подошла видавшая виды электричка.
Да, железнодорожный транспорт, как и многие отрасли тогда, переживал не лучшие времена. Особенно электрички. Грязные, с облупившейся краской и выбитыми стёклами, некоторые со следами пожаров. Если бы электропоезда умели говорить, мы бы услышали множество захватывающих историй о жестоких групповых драках, забрызганных кровью вагонах, о разудалых проводах в армию, когда к кровище добавлялась блевотина и уснувшие в ней провожающие. И конечно электрички поведали бы нам, что такое зима. Когда стёкла в вагоне покрываются инеем, а продрогшие пассажиры, которым ещё ехать и ехать, перестают верить в тепло и думают, что отопление в вагоне – это такая красивая легенда.
Заморачиваться такой мелочью, как покупка билетов, мы не стали. Кондукторов тогда в электричках не было, а контроль в этом виде транспорта был таким же редким явлением, как песни Шнурова без мата.
Закинув вещи на верхнюю полку, мы наконец расслабились. За окном поплыли привычные глазу леса, среди которых
