style="font-size:15px;"> – Что стоите? – вполголоса прикрикнула она на зевак. – Муж где?
– Здесь, матушка. – Толпа выпустила запыхавшегося мельника. Бедняга, багровый от жары и страха за жену, протянул Агнешке туесок и поставил к ее ногам ведро холодной воды. – Все как ты велела.
– Где роженице приготовлено? – грозно спросила она у баб. – Теплая вода где, ребенка мыть?
– В доме, – испуганно отозвались из толпы. – Так не родит ведь…
– Как не родит? Аль глаз нету! – огрызнулась Агнешка. – А ты хочешь, чтоб померла? Ну, тогда стой, гляди…
– Что ж ты, мату… – начал было мельник, но Агнешка обернулась к нему, гневно махнув рукой.
– А кто хочет, чтоб жила – вон отсюда. Да так, чтоб духу вашего… – прошипела она. – Маришка, из дому воду да новину принесешь. А остальные – кто сюда заглянет, на том смерть ее будет. – Агнешка ткнула пальцем в тяжело дышавшую роженицу.
Бабы толпой ринулись в деревню, подхватив застиранные подолы. Агнешка вытерла вспотевший лоб и окунула лицо в ледяную воду. Уж коли повой на реке, так не к лицу повитухе в обморок от жары падать.
Она быстро стащила с себя нижнюю юбку и, расстелив на земле, уложила на нее тяжело и прерывисто дышавшую мельничиху. Бедная женщина стонала так, что у Агнешки разрывалось сердце. Она приложила руки к огромному напряженному животу роженицы и принялась осторожно ощупывать, стараясь определить, как лежит плод. И задохнулась от страха, поняв, что самой мельничихе не разродиться. Дитя лежало поперек.
– Как, матушка, – простонала мельничиха, стараясь приподняться и заглянуть в потемневшее лицо лекарки, – рожу аль Землице молиться?
Агнешка достала из туеска небольшой кусок растекшегося на жаре сала, размяла в пальцах крестоцвет и немного мяты и, смешав все вместе, положила в крышку. Развела согнутые колени роженицы, тщательно обмыла ее бедра, живот и вымазала их жирной травяной мазью.
Потом, подхватив и приподняв одной рукой голову обессилевшей от боли мельничихи, другой влила ей в приоткрытые губы пару капель из маленького глиняного кувшинчика, до того скрытого в складках лекарской широкой юбки.
– Сейчас, голубка, – прошептала она на ухо роженице, – легче будет.
Маришка не торопилась. Лес был темным и немым.
Агнешка с досадой подумала о том, что, видно, слишком уж припугнула деревенских, так что они лучше уморят красавицу-мельничиху, чем вновь приблизятся к разозлившейся ведьме.
Значит, кипяченой воды и чистого белья ей не дождаться.
Агнешка быстро огляделась, надеясь увидеть хоть что-нибудь, что могло бы послужить полотенцем, раздраженно помянула лесное лихо и радужную топь и принялась стаскивать с себя верхние юбки и рвать их на лоскуты.
Оставшаяся в одной длинной рубашке, она тщательно вымыла руки, насухо вытерла их и щедро смазала тем же жиром, который до этого наносила на бедра и живот роженицы. Заглянула мельничихе в лицо, проверяя,
