турок: османское наследие его предков сквозило во всём его облике. У него был маленький горбатый нос, острый подбородок, пронзительные глаза, короткие смолянистые, напомаженные по моде волосы, остроконечные низкие уши. Когда он выскочил на минуту из машины, чтобы купить сигарет, Гретхен рассмотрела его ладную, спортивную фигуру. Наверное, он был очень сильным, не взирая на свой небольшой рост. Всё дело портил только исходивший от него стойкий запах позавчера вымытого тела.
Они шутили и смеялись с ним всю дорогу до гостиницы. В открытые окна такси врывался вихрь чувственной турецкой музыки, микст из разных песен: громких, звонких, печальных, зажигательных. Казалось, музыка была неотъемлемой частью этого древнего, прекрасного, загадочного организма под названием Стамбул.
В отеле, выйдя с сигаретой на балкон, Гретхен стала с наслаждением рассматривать панораму ночного в огнях города. Поймала лицом тёплый ветерок – бриз, который постоянно дул с Босфора в эту пору. И поняла, что хотела бы прожить здесь всю жизнь. Как жаль, что завтра ей улетать.
Мариетта сегодня встала пораньше. Ну, и пусть, что выходной. Настроение у неё было чудесное, энергии – море. На днях её любимый улетел в отпуск, а она будет его ждать. Верная, как собака. У неё и в мыслях не водилось, чтоб изменять такому парню. И не только из-за боязни огласки, просто это не в её природе – предавать. Уж если она любила, то до конца дней. А если ненавидела – лучше об этом не думать…
В последнее время она ловила себя на том, что ей стало плевать на Энрике. И на Люси, и на всех них вместе взятых. Она даже перестала злиться. И этот факт её радовал: ведь когда кого-то проклинаешь, лишь малая толика может навредить объекту ненависти, а вся остальная злоба травит тебя саму. Твою суть, твою душу.
Сегодня у неё были грандиозные планы по дому: навести порядок во всех уголках, перестирать вещи, наготовить на неделю вперёд, заняться цветами в палисаднике.
Всё утро и весь день она копошилась по хозяйству, и теперь вот вышла во двор, к своим орхидеям. Их у Мариетты было великое множество. Как радовали они глаз своим неповторимым разноцветьем! А форма цветка! Недаром говорят, что орхидея – символ женщины, её гениталий, самой её сути. Секатором она бережно отрезала подсохшие стебли и корни, опрыскивала цветы благодатной для них влагой.
Закатное солнце тёплым бархатом касалось жаждущего нежности тела…
Жаль, что у неё нет телефона, она могла бы поговорить с Крессом. Как он там?
Кресс задумчиво скатывал пальцами билет до Гааги в трубочку. Он только что прошёл регистрацию, сдал багаж и стоял в зале ожидания вылета, прислонившись к белой мраморной стене в Стамбульском аэропорту.
Вот так верить женщинам. Целых полтора часа он, как идиот, прождал Гретхен возле Софийского Собора, а она не пришла. Жаль, что он не записал название её отеля. Да она и не хотела оставлять ему никаких координат, в том числе
