шапке, оттягивая ее слегка назад, чтоб не загораживала обзор, но было поздно – он вновь остался один на один с самим собой. Брат не обернулся.Ранним утром они играли на чердаке, где валялись старые сказки, спрятанные мамой. Артур показывал ему цветных чудищ и читал вслух, прерываясь лишь тогда, когда снизу кто-то проходил в опасной близости к их "секретной"базе. Наблюдать за тем, как читал его брат – было самым любимым занятием мальчика. Полные губы Артура двигались порой то быстро, то медленно, а изо рта вылетали диковинные слова, о которых он и не догадывался раньше.
Мать позвала их через четверть часа к завтраку, после чего они слезно упрашивали ее отпустить их на улицу. Укутанные, казалось бы, до макушки, они все равно вздрагивали при каждом потоке порывистого ветра. Артур резко толкнул мальчишку в грудь.
– Эй, ты чего?– обиженно выдал ребенок, кое-как устояв на месте.
– Ты – вода, – просто ответил старший брат и сорвался с места.
Восторг захлестнул ребенка, и он поспешил за широкими шагами Артура, наивно полагая, что когда-нибудь его догонит. Они находились далеко за пределами деревни, крыши домов исчезали из виду, а снег подчищал их следы, скрывая от взрослых их маленькую шалость. Он обернулся назад, сглатывая последнюю слюну, и медленным шагом побрел за братом, все еще тяжело дыша.
В глубоких карманах зашелестели обертки из-под конфет, и он ощупал каждую, разыскивая в кучке последнюю уцелевшую. Ноги завели его в старый сарай, и, когда мальчик уже вытащил сладость из кармана, чьи-то руки схватили его плечи, резко дергая назад. Он едва успел выронить звук,– рот накрыли ладонью, конфетка выпала из рук, и глаза в страхе закатились вверх, натыкаясь на фигуру знакомой девушки, неестественно склонившей голову на бок.
Ребенок дернулся, пытаясь скинуть с себя чужие руки.
– Тш-ш-ш, – это был Артур, – Успокойся, Лео. Ни звука.
Сердце мальчишки беспокойно забилось. Лео накрыл ладони брата, чувствуя крохи тепла, овеявшие его лицо. Артур оттащил его осторожно назад, время от времени оглядываясь по сторонам.
– Что такое? – тихо-тихо прошептал ребенок. Его оставили без ответа, и он надул губы, совершенно не понимая действий брата. Тот развернул его лицом к себе, вновь грубо хватая за плечи. Взгляд его был прям и строг.
– Ты помнишь, когда-то я рассказывал тебе о хижине? – быстро пролепетал старший. Лео повернул голову в бок, не желая больше слушать. Что же это такое? Сначала он убежал от него, а теперь ведет себя с ним так, словно это он что-то натворил. Но Артур был непреклонен, и встряхнул его еще раз, – Не время для обид, Лео. Ты помнишь?
– ....помню, – спустя пару секунд молчания пробурчал ребенок. Он вырвался из слабой хватки брата, делая шаг назад, и вскрикнул, – Мне больно!
Артур тут же прижал палец к его губам, шипя:
– Прекрати кричать! Это важно, послушай ме…, – Артур резко обернулся, заглядывая через плечо, и, когда догадки его не подтвердились, так же быстро отвернулся обратно, внимательно следя за Лео, – В той хижине живет учитель, – вторая рука залезла в карман, и он вытащил коробок спичек, пихая в руки ребенка, – Держи, там может быть холодно.
– Почему? – не понимал Лео, – Я не…
– Иди к нему, – прервал брата Артур, сжимая крошечные ладошки Лео в своих руках, – За этим сараем сверни сразу направо. Направо, – повторил он, показывая направление рукой, – И беги. Он впустит тебя, и, если попросишь, покажет тебе книги.
– Но мама будет ругаться, – возразил мальчишка, вжимая голову в плечи. Артур потянул его за куртку, прижимая к себе, и теплые губы коснусь лба.
– С тобой все будет хорошо, – прошептал он в ответ, – Давай, Лео, беги.
Он обеспокоенно поднял глаза-кнопки, слыша, как громко стучит его сердце в ушах.
– Беги!
Стойкий шаг сорвался с места.
***
Обычно, страх – главная составляющая к действиям, когда на кону твоя жизнь. Мы судорожно, как умалишенные ищем выход даже в тех ситуациях, в которых (как нам кажется) его не должно быть. Ведь что еще так будоражит к побегу, как не страх?
Я не мог заснуть вот уже три недели к ряду. Веки тяжелели ото дня ко дню, но стоило мне их прикрыть едва ли на секунду,– звук цокающих каблуков наполнял мой слух. Я тут же распахивал глаза в каком-то неописуемом ужасе, оглядываясь по сторонам и вновь и вновь возвращаясь к первопричине моей бессоницы.
Сначала, в первые сутки, когда покой покинул меня, и я ворочался на своих прекрасных белоснежных простынях из одной стороны в другую, муруясь в кокон, точно чертова гусенница, мои мысли прокручивались сотни раз, рисуя в воображении последний сон.
Это были черные лаковые туфли на высоком каблуке. Деревянная
