из бабочек сгорела, другая – хлором взаперти дышала долго. Да и иные… Но ведь они… Все до единой, приняв впервые приглашение в дворец, не осмотревшись даже в нём, тут же проявляли невиданную наглость. Какие взгляды они дарили моему владыке! Какие знаки подавали! Твари! Но не предполагали, что их за это настигнет смертельный рок. Не мною посланный, судьбой.
Анна умолкла, пытаясь уловить настроения Инанны. Ничего не увидев в выражении лица богини, повторила попытку убедить её в своей невиновности:
– Курфюрсту я родила двоих детей! А дамы из окруженья были так глупы и дерзки! Посчитали, что князь объелся мной, насытился моими формами! Значит, они и вправду моль, а не люди вовсе! После кончины первой, второй, иные могли б встревожиться и найти другой очаг! Зажечь его! Ведь дворец – гнездо разврата! Так нет, осыпая рожи мелом, считали, что в силах им задуть очаг моей пылающей любви. Мой факел залить своей отвратной похотью!
Инанна усмехнулась. Заговорила:
– Jungfrau, о, как невинно, свежо и поэтично взялась ты за партию своей защиты.
Затем подошла к Анне, взяла её за подбородок, развернула лицо к себе и, заглянув в сверкающие глазки, зло констатировала:
– Всего лишь моль? Да как изобретательно ты её губила. Ни единого повтора! Ну, и если моль, то и совести мук ноль! И как я поняла, курфюрст – фитиль, ты – воск. А я, вот, скульптор. Сначала разомну тебя в своих руках, затем, надеюсь, вылеплю что надо. Но пока продолжим разговор.
Инанна резким движением отшвырнула от себя милое личико Анны. Заговорила:
– Скажи, сколь свеч зажгла? С сынком курфюрста, с Георгом, ты пылала посильнее, чем с князем? Спала с двумя, и оба были так довольны. Скажи, папаша, правда, вовсе был не в курсе? Иль он тебя и под сына подложил? А наследный принц, лаская нежно ножки шлюхи, забыл о том, как мать страдала? Она-то, всё знала, но молчала.
Инанна нависла над белокурой бестией и продолжила:
– А вот когда его папаша официально провозгласил тебя своей? При живой-то мамочке! Сынок вскипел, не подавая виду. Ведь мать отец вознаградил позором на публике дешёвой. И сын стал ждать отца кончины, чтоб выместить всё зло за осмеяние сей царственной семейки. Расправа над тобой смыслом жизни стала для него.
– Она сама неверна была курфюрсту. Свернула спину в своём охотничьем домишке, гуляя там с придворными мужами! – пискнула Анна.
– Не так. Упала со скалы. Ты распустила слух об её неверности. Прилично заплатила, чтобы он разнёсся по дворцу. Уж мне-то и не знать! – с презрением в голосе возразила Инанна. – А мать толкнул бандит, тобою нанятый. Его ведь не нашли? Курфюрст не пожелал скандала: половица в домишке надломилась.
– Да не нанимала! Да, а с юнцом я продолжала спать! Ведь он – скотина. Мстила, развращая.
– И что сынок испытывал во время близости с тобой, о чём он думал? Его все мысли у меня! О них не буду – это скверно! Одно лишь верно – он тебя желал! Желал и ненавидел. Сознание его от этого разрывалось на куски. А после
