восемьсот семьдесят девятого. Глянь на фото…
Рядом с Библией на книжной полке стоит фотография:
– Слева мой дед. Фотографировались на станции Зима. В Иркутской области. Уже взрослые. А родились в селе Зимнем, Владимиро-Волынской губернии. Мне почему-то кажется, что раньше, давным-давно, до крещения Руси, село называлось не Зимним. Ну, какая там зима, сама посуди? Пятидесятый градус северной широты, двадцать четвёртый восточной долготы… Не Зима, а Земина. Жемина, по-литовски. Мать-Сыра Земля. У Земли сын родился. Мальчика назвали Микулой Селяниновичем…
– Витюня, ты сумасшедший? – спросила гостья.
– Пожалуй, да.
– Давай, я напишу тебя. Есть чистый холст?
– Нет.
– Лист ватмана?
– Бумага есть.
– Уголь?
– «Ретушь» только…
– Пойдёт. Ты рассказывай, а я буду рисовать. Раздевайся. Как будто ты только что вышел из реки. Обсыхаешь. Очки сними. Плавки снимай. Ты их уже отжал. Замри на полчаса.
– Ты работаешь, Витька? – спрашивает из смежной комнаты бабушка.
– Работаю.
– Работай, работай. Потом горшок вынесешь. Чёрт бежит на остановку, маленький в шапке в красной… А теперь ни чёрта, ни биса нема. Никто ничо не бачит.
– Бабушка в окно смотрит, – поясняет Витюня. – Я зеркало там повесил, чтоб улица отражалась. Так ей скучно лежать.
– Чёрт бигал, бигал… – рассказывает свою историю бабушка. – Девка пришла за дровами. Она – за дрова, он не дае. Стоит, морду задрал, стогнэ. Она приходила даже в церкву креститэсь. Возвращается, а он ей: «Ты не крещёная, не крещёная…» Всё! Боится теперь. Всё боится…
– У бабушки время имеет один модус, – теперь. И прошлое, и настоящее, и будущее, всё – теперь, всё сейчас, – поясняет Витюня.
– Иди, выноси горшок, – говорит художница. – Дай ещё один лист, я подумаю.
Пока Витюня ходил к бабушке, художница придумала его портрет.
– В свитере. Чтобы ты не мёрз никогда, – объясняет она.
– Что ж… Тепло. – глубокомысленно говорит Витюня, глядя на портрет. – А хочешь знать, как морж тебя видит? – Витюня берёт в руки бумагу, карандаш. Говорит: «Раздевайся»
Художница разделась.
– Так! Купальщица Энгра… Писать буду яичной темперой. Бабушка не выносит запаха тройника.
– Мне пора домой, – сказала художница.
Витюня хотел прикнопить свой портрет на стену, но художница сказала:
– Рисунок я с собой забираю. Папе покажу. Папка вышел на пенсию, начал картинки рисовать. Рисунок у него такой наивный-наивный, а по цвету бесподобно…
– Любопытно, – отзывается Витюня.
– Пошли, посмотришь.
Оделись, пошли. Идти два шага, город маленький. «Папа тоже не местный, – рассказывает художница. – Из Вятской
