картографическому пониманию, единство жизни встало на нашем пути грандиозным препятствием! Правда, мы осознавали, что столкнемся с многочисленными проявлениями неорганических и органических границ жизненных явлений на поверхности Земли, а со многими над ней и под ней. Но когда мы, правильно установив эти факты, хотели обозначить их на картах, то зиял неустранимый провал. Так, мы нашли фирновую границу, но фирновый снег встречался и намного ниже ее, а вершины скал полны органической жизни над ней. Мы смогли установить снеговую линию, но убедились, с одной стороны, в том, что в отдельных ландшафтах Земли она непостижимо тянулась вверх, а с другой – в том, что на Неаполь и Нагасаки обрушивалась снежная метель. Мы нашли границы лесов, идущие как по равнине, так и по возвышенности, но между ними и горными пастбищами, степями – некое промежуточное явление, которое нельзя поставить в ряд, – зона борьбы!
Повсюду, где хотелось тщательно провести границу, мы обнаруживали не линии, а только зоны, пояс самостоятельной жизни, заполненный борьбой! Не раз приходилось отмечать: здесь обратный процесс, здесь на полном ходу проникновение и со временем зону заполнит победитель.
А вот уже на противоположных опушках показались и следы переселения – лишайников и мхов, буков и сосен, белой или цветной рас. Знакомимся ли мы ныне с уединенными тихоокеанскими «птичьими островами» – вроде Лейте, вызывающего в нашей памяти описание ужасающих бедствий при разделе пространства запоздавшим потомством птичьего «пролетариата»[17], – или с окраиной какого-нибудь большого города, повсюду нам встречались подтверждения значимости взглядов Ратцеля[18] на пространство и границы, побуждающие нас настойчиво изучать эмпирику границы (сколь бы потрясающей она ни была для любящих мир), границу как арену борьбы, а не как разделительную правовую норму, какой мы покажем ее в главе III.
В качестве арены борьбы изображает ее – в противоположность понятию границы, скажем, у Аристотеля – грандиозное биогеографическое пограничное мировоззрение, оставленное нам в наследство классической древностью: концепция Лукреция о границах пространства (I в. до н. э.). Эту точку зрения мы извлекли из незаслуженного забвения ради изумительного величия и красоты, воплощенных в образе метателя копья.
[И безразлично, в какой ты находишься части вселенной:
Где бы ты ни был, везде, с того места, что ты занимаешь,
Всё бесконечной она остается во всех направленьях.
Кроме того, коль признать, что пространство вселенной конечно,
То если б кто-нибудь вдруг, разбежавшись в стремительном беге,
Крайних пределов достиг и оттуда, напрягши все силы,
Бросил с размаху копье, то – как ты считаешь? – оно бы
Вдаль полетело, стремясь неуклонно к намеченной цели,
Или же что-нибудь там на пути бы ему помешало?
То иль другое признать придется тебе неизбежно,
Но ни одно не дает тебе выхода, и согласиться
Должен
