где барин стрелял тетеревов, есть избушка, ты мог бы укрыться там! И эконом туда не доберется, топи там глубокие, а мостки все сгнили…
– Там такие мухи, что никому от них спасу нет. Я в тех местах с барином на уток охотился.
– А в старой хижине угольщиков в лесу? Никто о ней не знает, правда, там часто прячется Хромой со своей стаей…
– Хромой! Это я ему голень справил, когда он на моего хозяина кинулся… этот мне не страшен… с сукой и ее щенками дело будет потруднее…
– Прячься на болотах, другого выхода нет, там столько птиц, что и с пропитанием трудностей не будет. А в клевере я зайчат видел…
– А может, службу где поискать? – неожиданно вставил Рекс.
– В деревнях сейчас недостаток, не кинут тебе даже гнилой картошки, а еще затравят или живодеру сдадут! Немцы в своей колонии тебя примут, они в господских псах разбираются, потом продадут в город, а не сумеют продать – откормят и съедят. Такое в усадьбе рассказывали. Эти свиньи в еде непривередливые. Хуже всего, что эконом тебе не простит, да и барыня так не оставит. Будут за тобой охотиться…
– Будут, будут!.. – проворчал пес равнодушно и, улегшись у воды, заснул.
Немой, раздевшись догола, пошел ловить раков.
«Принесу кухарке связку, тогда подобреет», – думал он, запуская руки во влажные корни ольх, в глубокие норы под берегом и под камни, лежащие на дне ручья. Ловил он ловко, не теряя из виду ворон, которые, спустившись тихонько из леса к воде, будто бы на водопой, постепенно приближались к гусятам, бродящим по мелководью.
– Эй, захотелось вам деликатесов! – крикнул Немой и бросил горсть грязи так, что вороны несолоно хлебавши полетели низко над полями, высматривая гнезда. А как только солнце стало клониться к закату и повеяло холодом, Немой начал сгонять гусей в стаю.
– Рекс, там под ивой – мои покои, – указал он на старое развесистое дерево, высящееся над водой будто на скрюченных пальцах, между которыми чернела дыра, выстеленная тростником. – Надежный ночлег! – добавил парень, собираясь на двор.
Пес остался один, не зная, что делать. Все же победила привычка, и он пустился прямиком к дороге, ведущей в усадьбу. Словно в предостережение ему мимо проехала пролетка, запряженная сивыми лошадьми: барыня ехала с дочерьми, а барчук с козел подсекал лошадей кнутом. Пес проводил ее озлобленным взглядом, клацая клыками, а потом, обогнув парк через поля, добрался до двора, до разворошенного стога, и притаился там. Он почувствовал себя как перед закрытыми райскими вратами. Его сжирала тоска, и нет-нет да порывался он выскочить на двор, но страх стискивал его словно петля, так что Рекс терзался, боролся с собой и тихо лежал на месте.
Солнце уже заходило. Мир был залит золотом и пурпуром, наступила оглушительная тишина. Вдруг с пастбищ двинулись стада, а с полей – люди. Над широкой дорогой встала полоса золотистой пыли, из которой доносился тоскливый рев коров, глухой ропот натруженных волов, ржание коней, свист кнутов, сухие удары палок
