ни малейшей идеи, что теперь делать с этим образовавшимся после смерти мужа временем.
Инес закатила бы глаза, услышь она это. Как же так, неужели Йоханна, которая раньше жаловалась, что ей не хватает двадцати четырех часов в сутках, чтобы охватить все, теперь не знает, на что потратить свое время.
Ей нужны новые задачи. Или как минимум какое-то хобби… А вести дневник в любом случае лучше, чем ничем себя не занимать.
Преодолевая сомнения, Йоханна взяла ручку и начала писать.
Первые строчки напоминали каракули, ведь она давно ничего не писала от руки, не считая списка покупок. Ее когда-то красивый почерк совсем проржавел. Но очень скоро она поймала себя на чувстве, будто никогда и не прекращала писать…
Дорогая Инес!
Ты, вероятно, единственный человек, с которым я когда-либо была настолько откровенна, даже откровеннее, чем сама с собой. Поэтому я начну писать так, как будто пишу тебе, хотя ты, возможно, никогда этого и не прочитаешь.
Мне хочется быть сейчас абсолютно искренней. И начну я сразу с признания в том, о чем никогда бы не решилась сказать вслух.
Я наконец-то свободна.
Последние недели были катастрофически трудными. Ухаживать за смертельно больным мужем, которого больше не любишь, – это крайне изнурительное занятие.
С сегодняшнего дня, не считая…
Конечно, я устала. Но я не плакала. Потому что мне больше жалко потерянных лет, чем Рене.
Конечно, я не рассказывала никому, как у нас обстоят дела в семье. Да я и сама этого долго не понимала. А потом этот диагноз…
Почему я вообще осталась с ним? Все по той же причине, почему я выбрала для него самый дорогой гроб, какой он сам себе хотел. Не выполнить это его желание означало бы какую-то дешевую расправу, как бить лежачего. Это было нужно не мне. Но, в конце концов, у меня есть еще и моя жизнь. В отличие от него.
И, ну конечно, были и хорошие времена. Во всяком случае, в первые годы нашего брака. Были, к примеру, прекрасные комплименты от Рене. Его способность вдохновлять. Его целеустремленность, которая так мне нравилась в нем. Его хороший вкус. Его уверенность в себе. Когда он заходил в комнату, внимание всех сразу сосредотачивалось на нем. Во время разговоров с ним у меня всегда было ощущение, что я значу для него очень много, как будто в этот момент для него не существовало никого больше в целом мире.
Тогда, во время нашего знакомства, мне очень льстила его полная концентрация на мне. А потом мне стало ясно, что так он общается со всеми, даже со своими пациентами, которые его из-за этого боготворили.
Постепенно я стала чувствовать, что Рене, по сути, интересовался только одним человеком: самим собой. И никем больше. А мною так вообще меньше всего. Даже когда пытался играть на людях роль образцового супруга. Супруга, который дарит цветы и осыпает комплиментами. Цветы были не более чем красивым жестом, а комплименты становились все реже и произносились
