цена – целое состояние.
И жена струхнула: «Может в Карабинерию сдадим, пока русские с турками не списались?»
Жаннет с весёлой фамилией
Совсем недавно Парижике, – но это уже не в тексте, а в жизни, в середине мая 20ХХ года, – как сообщала известная французская газета «Nuove Senowaal Comedie», – у прианкеренной к каменному берегу баржи под романтическим названием «01—46—34—53-ХХ» что напротив острова Сите, вроде бы поначалу плеснул кто-то хвостом и вызвал неизвестный парижанам звук.
Так громко нерестуют таймени Сибири.
Чудище, всё в тине и водорослях показалось в воде, подпрыгнуло и, зависнув на компенсаторных канатах, забурчало матерное, ревнивое в адрес двух пьяных в полсиськи, обросших сизыми бородами автобродяжек.
Матерные высказывания вразнобой – типа подстрочного перевода – произнесены на трёх языках, один из которых, если изъять маты, был бы чистым литературным русским, если бы не мешал лёгкий малорусский оттенок.
Другой был почитай девственным, но слегка американизированным английским сленгом, в котором самым употребительным было междометие «Е!».
Третий язык кучеряв и бестолков, и слишком длинен, пожалуй, чтобы из речи можно было извлечь хоть какой-либо осязаемый умом смысл.
На то, что это был именно тот самый, описанный ранее, двух— или трёхголовый, двуязычный и при этом однохвостый гражданин, преследующий русских путешественников от самой границы Западной Сибири, начинающийся сразу за знаменитыми Тугайскими топями, а не какой-то другой – офранцузившийся нильский крокодил, – автор романа-солянки толком не отреагировал и никому из присутствовавших очевидцев ничего не растолковал.
Бродяжки (а это, конечно же, Порфирий Сергеевич Бим с Кирьяном Егоровичем Полутуземским) отдыхают. Сегодня они – клиенты плавучего кабака и вольготно расположились на верхней палубе. Наркотики? Что Вы! У Бима и глаза и уши заполнены обыкновенным алкоголем. Надо же какой молодец с утра!
Он отнёс дивные видения с животным на счёт пивных галлюцинаций, аналогичных пережитой траве. По крайней мере так объяснял товарищу.
– Ты, дорогой наш дружбан, притормозил бы с алкоголем, – советовал ему Кирьян Егорович. – Не ровён час…
– Не «ровён», ха, явно крив он, – манерно ответствовал Порфирий.
У него совсем недавно появился запечатанный, мокрый сверху целлофановый пакет. В пакете бабки, которые он тут же стал бойко швырять направо и налево. А на лице расширилась и до самого вечера не сходила, накладываясь на речь, удовлетворённая, гордая улыбка миллионщика.
Был бы тут Малёха, то этот, потупившись, не произнёс бы ни слова. Но он был в в Амстердаме, отпущенный папой на вольную волю. Несчастный, задавленный гипотезами воспитания папа и не догадывался, что сыновьи карманы битком набиты евробаксами, вдесятеро превышающие скромные отцовские подачки.
Наличествующая в тот момент на барже
