осветив ее всю, испуганно-моргающую, столбом рвануло в небо.
– Ференц!
Ференц свалился с бревна наземь.
Трава, бревно, река, ольшаник – все вдруг стало видным и резким, как днем. Одну Ясю разглядеть было невозможно.
Столб света не собирался утихать.
– Ференц!
– Я это… как же… – Ференц прикрыл глаза рукой. – Я не хотел, Яська!
– Нас убьют!
Яся заплакала.
– Погоди, – заметался Ференц, то и дело поворачивая голову к деревне. Видят? Бегут уже? – Это… Наставление читай! Вслух! Слышишь?
– Д-да… – дрожащим голосом ответила Яся. – С-сло-во тьма избавляет от гордыни и указывает настоящее место. С м-малых лет… Фе-еренц!
– Да?
– Оно не гаснет.
– Я вижу.
А еще он увидел, как с темного склона на берег, подпрыгивая, скатываются фигуры с огоньками свечей и ламп. Кто впереди? Потей? Ощущение непоправимого захлестнуло Ференца.
– Читай!
– С малых лет, – всхлипывая, продолжила Яся, – место человеку – земля. А свет в нем – не его свет, а милость…
– Дура! Гадина! – принялся ругать Ясю Ференц. – Толстозадая! Прыщавая!
Свечение мигнуло, но слишком коротко.
– Уродина!
Кто-то тенью проскочил мимо.
Следующий мостырец сбил Ференца с ног, от берега закричали, кулак заехал Ференцу по щеке, пальцы рванули губу, прилетело в бок, темная на фоне Ясиного сияния возделась бородатая голова. Краем глаза Ференц заметил, как Ясю обходят с мешковиной.
– Я не хотел, – сказал он.
– Ну дак, – кивнула голова.
Затем стало темно.
Очнулся Ференц на земляном полу, головой в гнилой соломе.
Сквозь узкую выемку под крышей проникал свет, не утренний, а жаркий уже, дневной. Солнечные пятна дрожали высоко на бревнах.
На свету болтался пучок травы.
Лабаз чей-нибудь, подумал Ференц. Наверное, и отславословили уже, и поклоны отбили. Теперь решают…
Во рту было солоно от крови, справа не хватало верхних зубов. И дергало болью сердце: Яся, Яся. Дурак я, Яся. Права мать.
Какое-то время Ференц ловил звуки за стенами, но они были обычными – звенел насекомыми воздух, побрехивал пес, издалека доносилось мычание коровьего стада. И кто-то ходил, пофыркивая, почесываясь, поблизости.
Охрана.
Ференц усмехнулся. Кто я? Червь. А вот охраняют же.
Многоголосье вспухло внезапно.
Был здесь и зычный Потеев голос, и визгливый Ясиного отца, и вплетающийся укором материн. Был и незнакомый голос – скрежещущий, хриплый.
Шелест одежды, шорох множества ног. Свет в узкой выемке стал густо-желтым.
Ференц сглотнул. Кому не известен свет Яркой службы? Поди поищи такого идиота. Наверное, слепец и тот…
Звякнул, отмыкаясь, засов.
– Выходи, тварь, – сказали Ференцу.
Ференц
