царапиной. Рассказывал, как понаехали вдруг черные лаковые автомобили, осветили фарами их шаткий, попятившийся строй… потом разом растопырили крылья, словно огромные жуки. На тех, вылезающих наружу, были сплошь блестящие плащи и генеральские фуражки тазиками… ни одного привычного пехотного берета. Неистовые танковые генералы… Строй опасливо заколыхался – Трусы! Предатели! Шваль пехотная! – Хиппель был еще совсем щеглом, ещё даже не брился вроде… он и так еле стоял на ногах, и земля под ним то тверденела, то зыбко подавалась. Он увидел, как вытягивается в струнку и бледнеет их полковник… даже сквозь все слои сажи, что покрывали его породистое орлиное лицо. Потом он сам чуть не отключился – не стало вдруг перед ним толпы генералов… многоногий вепрь рыл мерзлую землю каблуками крепких новых сапог – разъяренный тем, что не может выковырнуть лакомый клубень… На секунду перестали орать, и тогда он очнулся. Словно цепные псы вдоль строя пробежали чужие фельдфебели. Видимо, уже назначали паникеров. Строй разлаженно зароптал – да кто бы не побежал, когда там такое? Строй-ой-ся… Вперед!!! А ну – впе-ре-ед!! …Вторая волна наступления почти не имела броневой поддержки. Несколько самоходный орудий, приданных пехоте лишь для того, чтобы атака не выглядела массовым самоубийством, зашли в кустарник и встали, бухая из своих тяжеленных стволов куда‑то сквозь чадный соляровый дым. Ни хрена не видно было в кого они стреляют. Пехота продвинулась дальше на сотню метров, а потом начиналась мешанина колючих кустов и истерзанных трупов, волна накатывалась и отступала, цепь за цепью, вгрызаясь на десяток шагов за один рывок…
– Буду в Столице, прикуплю тебе бритву, – помолчав, сказал Мигол. – Настоящий Золинген. В Столице, говорят, все можно купить. У старух.
Хиппель покосился сквозь мыльные нашлепки.
– Это на свои, что ли?
– На твои… – сказал Мигол, немного подумав. – Отдашь, когда накопишь.
– Ты знаешь хоть, сколько она стоит-то? – хмыкнул Хиппель. – Обдерут тебя старухи, как козла пехотного. С чего тебе стараться-то?
– Уважаю… – ответил Мигол.
– А это с чего? – Хиппель вспылил, опять задергал щекой, порезавшись… заворчал совсем по‑стариковски, хоть и был далеко еще не стариком. Сколько было ему там, под Монтегю? Лет пятнадцать? Мигола призвали как раз в пятнадцать, но Мигол захватил уже, считай, самый конец войны. У того поколения, что Монтегю застало, и призывные возраста наверняка были другими – самый разгар. Мигол снова заставил себя слушать Хиппеля, но тот ворчал уже совсем обыденное и привычное… Война кончилась. Просрали войну. Армии нет, Императора нет – никто никого не уважает. Заслуги аннулированы, ордена – тоже. Погон нет. Металла нет – одно ржавое лежит по полям. Бритвы нормальной сделать не из чего… Сколько за привоз-то возьмешь?
– Да пошел ты… – обиделся Мигол.
– Нет, правда, сколько за привоз? – взвыл Хиппель,
