люди, отнюдь не такого возраста, как Дон Кихот. А вот сейчас, когда годы прошли, оказалось, что кое-кто из тех молодых так и остался рыцарствовать, разве что доспехи стали серьёзнее, и называют себя нынешние не «толкинистами», а «реконструкторами», но если так посмотреть – а велика ли разница? Ну и тусовки стали гораздо более закрытыми, только для своих, но всё равно при желании увидеть современных Дон Кихотов вполне реально.
И что касается того трэша и угара, которые описывает Сервантес, я хорошо помню отчёты с «хоббитских игрищ» и разные случаи из жизни, которыми в своё время делились на сайтах и форумах ролевиков, со всеми принятыми в той среде пьянками-гулянками, драками и пуганием «цивилов» – вполне соответствует тому, что случалось с Дон Кихотом и Санчо Пансой. А ещё стоить вспомнить легендарных питерских грибных эльфов и их «подвиги», описанные в «Сказках тёмного леса», который, пожалуй, ещё больше похоже на Сервантеса, и, кстати, «Сказки» тоже написаны в псевдодокументальной манере, а степень их художественности в своё время вызвала дискуссию в Интернете (см. соответствующую страницу на Лукморе).
3. В процессе чтения всё никак не мог избавиться от ощущения, что история Дон Кихота – это такой длинный изощрённый перфоманс в стиле художников второй половины XX века c переодеванием и отыгрыванием роли длиною в жизнь, как у Мамышева-Монро, напримеры. С диковинными эскападами, ведущими к травмам как для самого художника, так и для участников перфоманса – Дон Кихот в первом томе серьёзно избивает нескольких человек и сам в ответ отгребает так, что потом встать не может, но это его не останавливает. Чем не Бреннер с его знаменитой акцией «Первая перчатка», да и многими другими, или, если брать, ближе к нашему времени, Пётр Павленский, который с одинаковый лёгкостью занимается членовредительством и по отношению к самому себе, и по отношению к другим людям. Кстати, вот кто из современной российской культуры, пожалуй, ближе всего к Дон Кихоту, каким он показан в первом томе романа, так это Павленский. Если смотреть на Дон Кихота как на художника, то возникает всё тот же давний вопрос о грани между художественным талантом и безумием, о том, что творчество, связанное с выходом за пределы обыденного, неизбежно коррелируется с определённым сдвигом в разуме, «ненормальностью» в глазах обычных граждан.
При таком подходе совсем по-другому выглядит сюжетная линия из второго тома, связанная с герцогом, заманившим Дон Кихота и Санчо Панса к себе в гости и превратившим свой двор в декорацию к рыцарскому роману. Получается, что герцог не издевается над ними ради собственного удовольствия, нет, он единственный, кто смог по достоинству оценить роль, взятую на себя Рыцарем Печального Образа. Герцог становится своего рода благородным меценатом-ценителем искусства, создавшим для Дон Кихота огромную сцену, соответствующую масштабам дарования и фантазии художника. Мало того, герцог создаёт
