подход к живописи состоял в том, чтобы позволить кисти выплеснуть наружу то, что таилось в моем сердце, так что я опустила плоскую кисть в черную краску и провела ею по белому листу, создавая в небе комок тьмы. Скоро меня увлек размашистый серый простор, потом сверху добавились брызги синего – я полностью погрузилась в то, что называла Рубиновым миром. Там я полностью контролировала все происходящее.
Дайна Уошингтон пела «Я хочу, чтобы меня любили», и тут резкий стук в дверь привел меня в чувство.
– Кто там? – хрипло поинтересовалась я.
– Миз Мари, это Шимми.
Я вытерла руки о фартук и открыла дверь. За ней в свете флуоресцентных ламп в коридоре я увидела бледного парнишку с курчавыми темными волосами. Наши глаза встретились, и мне вдруг стало душно и жарко.
– Вы кто? – Он густо покраснел и не отрывал от меня своих изумрудно-зеленых глаз на две секунды дольше, чем того требовала вежливость.
– Руби. Мари моя тетя.
– А я Шимми Шапиро.
Я отошла в сторону, чтобы дать ему войти.
Пахло от него кедром и немножко картошкой – наверное, он ел ее на обед. Я почувствовала себя в испачканном фартуке настоящей неряхой и пожалела, что не оставила челку, чтоб прикрыть широкий лоб.
Он посмотрел на мой холст и краски, потом перевел взгляд на кухню.
– Вот эта раковина?
Я кивнула, он закатал рукава до локтей и поддернул повыше штанины комбинезона. Поставив на стол сумку с инструментами, он сел на пол, отодвинул самодельную шторку, прикрывавшую трубы, и достал из-за нее ведро. Я почувствовала запах отбеливателя и увидела бутылку с уксусом и небольшую фляжку, в которой наверняка был кукурузный ликер.
– Дайте мне тот фонарик, пожалуйста, – окликнул меня Шимми, не вынимая голову из-под раковины.
Я заметила фонарь, свисавший с его сумки, и отстегнула его. Когда Шимми взял фонарь, наши пальцы соприкоснулись.
– Вы художница?
Я нервно хихикнула.
– Да нет, вовсе нет.
Он еще повозился под раковиной, потом вылез и сел.
– Починили?
– Нет, у меня нет нужных инструментов. – Он снял перчатки и вытер пот со лба. – Можно мне воды?
Какую бы чашку я ни брала, все они были либо выцветшие, либо со щербинками, а я не хотела позориться перед этим белым парнем. Я выбрала свою жестяную кружку со вмятиной возле ручки.
Он прислонился к раковине и неспешно принялся пить, разглядывая мою доморощенную студию в углу.
– А по-моему, художница. Что вы рисуете?
Я опустила взгляд на собственные босые ноги. На большом пальце розовый лак облупился, и я прикрыла его другой ногой.
– Да ничего особенного, просто время убиваю.
– Можно посмотреть?
Обычно я не показывала свои картины
