он посылал флот с сыном своим Владимиром. Арабский писатель Хордадбег говорит, что византийский император и царь Хазарии взимали десятину с русских купцов. Это свидетельство подтверждает существование давних торговых сношений руси с припонтийскими и прикаспийскими странами; так как Хордадбег писал в эпоху Рюрика и Оскольда. А по скандинавской системе русь в это время только появляется в России; когда же она успела организовать свои торговые сношения с греками и хазарами, неужели еще в то время, когда жила в Скандинавии?
Упомянутые две беседы Фотия, современные так называемому призванию к нам варягов, представляют и еще кое-какие черты для уяснения вопроса о руссах. Хотя он тут иногда впадает в некоторые противоречия с самим собою, но эти противоречия легко объясняются риторическими оборотами и не мешают понимать их настоящий смысл. То он выражается о руссах высокопарно, иногда словами Библии. Например: «Народ сей двинулся с севера с тем, чтобы дойти до втораго Иерусалима, и люд сей устремился с конца земли, неся с собой стрелы и копья. Он грозен и не милует. Голос его как шум моря» и т. д. или: «Я вижу народ жестокий и борзый, смело окружающий наш город и расхищающий предместья его». То он отзывается о них с презрением и старается умалить их значение: «О град, царь едва не всей вселенной! Какое воинство ругается над тобою, как над рабою! – необученное и набранное из рабов! Что за народ вздумал взять тебя в добычу?.. Слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость руки своей и хочет нажить себе славное имя». И в другом месте: «Те, которых усмиряла самая молва о ромеях, те подняли оружие против державы их». И далее: «Народ, ничем не заявивший себя, народ непочетный, считаемый наравне с рабами, неименитый, но приобретший славу со времени похода к нам, незначительный, но получивший значение, смиренный и бедный, но достигший высоты блистательной и наживший богатство несметное, народ где-то далеко от нас живущий, варварский, кочевой, гордый оружием, не имеющий стражи, без военного искусства, так грозно, так мгновенно, как морская волна, нахлынул на пределы наши» и пр. Подобные риторические черты находились в связи с различными оборотами речи. Когда оратор рисует вообще яркую картину нашествия «тучи варваров», то изображает их грозными и неодолимыми; когда же он мечет громы против грехов, в которых погрязло столичное население, то для большего оттенка изображает ничтожество неприятелей, которые посланы как кара небесная на изнеженных и праздных жителей. «Чем неименитее и незначительнее народ, который до нападения на нас ничем не дал себя знать, тем больший стыд нам приписывается», – поясняет сам Фотий.
Истина, конечно, заключается в середине. Нахлынувшие варвары не были врагами неодолимыми; но в то же время они были настолько сильны, что отважились напасть на такой огромный и хорошо защищенный город, каким был Константинополь. «Поход этих варваров схитрен был так, что и молва не успела оповестить нас, и мы услышали
