ничего. А что, ты что-то заметила?
– Может быть. Давай так. Играем в разведчиков. Ты забираешься во-он в те ёлки и сидишь тихо-тихо, пишешь маме письмо. А я иду в разведку.
– Я хочу в разведку!
– Тише. Пойдёшь в следующий раз, обещаю. А сейчас у тебя спецзадание. Марш в ёлки!
– Есть марш в ёлки! – Лиза отдала честь и скрылась в зарослях.
Марина осторожно подошла к вороне и присела на корточки рядом.
– Ну здравствуй, союзная птица.
Она протянула руку и коснулась перьев. Мягкие. Кожа под ними тёплая. Колотится маленькое птичье сердечко. И больше ничего, никакого движения.
«Что это, просто сбой микромашин? Или оружие? Тебя ли мы видели полчаса назад или другую твою товарку?»
* * *
– Я считаю так, – продолжал доктор, закуривая. – «Мне приказали, я лишь выполнял» – это всё оправдания. Если солдату прикажут удалить аппендикс, сыграть симфонию Шостаковича или добыть снега летом, он откажется. Скажет, что не может. Однако нажать на курок и лишить жизни другого человека он может. Это кажется ему простым. Это даёт власть.
* * *
Марина решила идти ровно пятнадцать минут и на исходе намеченного времени вышла к развилку – две дорожки уходили, петляя, на восток, во владения несчастного снайпера.
«Похоже, никого, – решила Марина и повернула назад. – Надеюсь, Лизка никуда не ушла».
И как раз в тот момент, когда девушка отошла от перекрёстка на несколько шагов, на одной из тропинок показался велосипедист.
* * *
Сколько Марина помнила, отец никогда не проявлял к ней какого-либо интереса. Просто по вечерам в доме возникал ещё один человек, слабо отличавшийся от людей в телевизоре, – тем тоже было всё равно, что происходит в квартире, и выключались они одновременно. Лишь на некоторые праздники, в которые, как правило, Маринин день рождения не входил, он приходил чуть пораньше, подобревший и пьяненький, и делился впечатлениями. Иногда это были парады, и тогда он говорил: «Да, с такой мощью нам ничего не страшно. Живём спокойно, никто нам не угроза и не указ. Что ещё человеку надо для нормальной жизни?» Что он понимал под нормальной жизнью, оставалось загадкой. Что мама, что Марина, по его мнению, жили жизнью ненормальной – много гуляли, путешествовали и пели песни.
Марина рисовала по его рассказам колонны танков и роты солдат. С цветами, радугой, волшебными замками – как она это себе представляла. Он посмеивался, принимая от неё рисунки. Как-то раз Марина нашла их в мусорке и от обиды зареклась рисовать вообще для кого-либо. Впрочем, это глупое обещание она не сдержала.
Ожидание второго ребёнка ненадолго его оживило – ровно до тех пор, пока не выяснился пол ребёнка. Кто знает, как бы всё повернулось, продолжайся так ещё хоть несколько лет. Но однажды – кажется, это опять был военный парад – отец вернулся в пустую квартиру.
Пять лет Марина не видела
