сгорит, урожая не будет…» И действительно, вспаханная и нетронутая земля были на вид одного цвета и отличались только тем, что поверхность невспаханного участка была покрыта трещинами и засохшими бесцветными ростками травы, а обработанная земля казалась присыпанной пеплом. Последний дождь был сразу после окончания половодья, проснувшаяся земля вобрала в себя всю талую и небесную влагу и приготовилась к началу следующего земледельческого крестьянского цикла «сев – созревание – сбор урожая», но… Но дождей больше не было, и когда люди в положенный срок попытались начать полевые работы, то обнаружили, что на всю длину лемеха земля превратилась в пепел. Да и полностью погрузить лемех в плотную тяжелую, словно каменную землю мог не каждый пахарь, лошади и люди выбивались из сил, а вспаханная почва на всю доступную глубину была мертва. Было очевидно, что и без того капризная и скупая на милости земля, в этом году особенно прогневалась на людей. О возможности голода в селе старались не говорить вслух, но каждый прекрасно понимал, что его ждет в случае неурожая.
Борко подошел к обмелевшей Вихре, названной так за свою извилистость и быстрое течение. Вихра была рукавом широкой полноводной степенной Лайбы, одной из двух главных рек Ближних Земель, питавшейся, как говорили старики, водами от таявших льдов в Серых Горах и многочисленными родниками. «Сколько же должно быть льда, чтобы дать реке столько воды» – каждый раз, подходя к реке, думал Борко. Ему, за всю свою двадцатипятилетнюю жизнь не бывавшему нигде, кроме родного села и ближайшего города, было невозможно представить прячущиеся в темных тучах гигантские ледники на вершинах холодных скал.
Но засуха и недостаток подземных вод сделали свое дело: русло Вихры стало уже, слабые робкие волны набегали на обнажившуюся и даже успевшую высохнуть часть песчаного дна. Только ближе к стрежню река еще оставалась достаточно глубокой, и течение было если не сильным, то заметным. Лошадь рванулась вперед, едва не сбив с ног Борко и, зайдя в воду, начала жадно пить. Спасаясь от жалящих насекомых, лошадь заходила в реку все дальше, пока вода не стала доставать ей до брюха. Борко, раздевшись, пошел следом, завел лошадь на еще более глубокое место и стал поливать животное водой из сложенных ковшиком ладоней. Река дарила спасительную прохладу и защиту от слепней, выходить не хотелось. Из-за засухи быстрая обычно речка стала непривычно тихой, только слабый ветерок, едва касаясь ее поверхности, создавал легкую серебряную рябь, и поверхность воды делалась похожей на чешуйчатый бок диковинной рыбины. Напившись, лошадь просто топталась в воде, фыркала от удовольствия, хвост ее сносило течением. Животное, вернув важную часть тела на место, с силой хлопало мокрым хвостом себя по спине или бокам, создавая вокруг каждый раз маленькую радугу. Борко плавал и нырял рядом, наслаждаясь свежестью и отдыхом. Потом он посмотрел на небо – солнцу оставалось совсем немного до своей высшей точки. Парень сел верхом на лошадь и повернул
