в раз стараясь соответствовать бездарно установленной норме человеческого поведения, он говорит то, что от него ждут. Он уже пытался говорить правду. Пытался рассказать ей о бетонной клетке, о том, что тело – такая же тюрьма, которая концентрирует твою сущность в одной точке пространства и времени, а сама сущность, как таковая, пронизывает это измерение и выходит за его пределы. Пытался рассказать собственную концепцию этого мироздания. Но его не слушали. Не слушали и не слышали.
И теперь он пытается говорить нормально, выплывать из той каши, которую образуют все его органы чувств, пытается привести в порядок этот сюр, что похлеще возведенного в куб произведения Сальвадора Дали. Ему осточертело здесь находиться.
Ничего не меняется, но он не отчаивается и продолжает строить фикцию нормы на фундаменте суспензий и смесей из собственных демонов – мыслей, что сжирают изнутри. Психиатр говорит, что он идет на поправку…
И его наконец выпускают.
Он выходит в открытый мир, но не узнает его. Где та свобода, которой он так отчаянно добивался? Ради которой он позволил своей душе обрасти непробиваемым панцирем лжи, где она? Ее нет. И никогда не будет, ни для кого. И серое небо, держащее солнце в заточении среди туч, тому прямое подтверждение.
Асфальт рассыпается от прикосновений, дома оплывают и во всеобщей неразберихе кажется, что само мироздание танцует кордебалет. Жалкое существование.
Отпустить на самотек, дать событиям проноситься мимо, смотреть эту жизнь, как кино, устало лечь в постель и скорее заснуть вечным сном. Убивая бессонницу, заливаться алкоголем, не приняв выписанные таблетки, тратить на это последние деньги и продавать лекарства, что не нужны, без рецепта, чтобы накопить на еще один день запоя и еще один блок сигарет. Это все, что ему осталось. Наблюдать, как под алкоголем все рушится, отмечая при этом, что на сей раз уже все равно.
В жизни появляется разнообразие. Он просыпается то в подъезде, то на асфальте за будкой, то в собственной ванной. Просыпается в каком-то притоне.
Он готов делать и делать все, чтобы не помнить. Он в ускоренном темпе стремится к первоначалу, к Высшему или в Ад, ведь жить в ожидании, извечном ожидании смерти просто невыносимо.
Медленный суицид. Он выбирает этот путь, потому что с быстрым не прокатило.
Ему противны люди. Ему противен он сам. Куда ни глянь, вокруг – одна пустота. Он смотрит вглубь себя, и голова начинает кружиться. И он падает, проваливается внутрь, не в силах выбраться обратно.
Весь его мир – в грязных зеленых и черных тонах. Он видит, как все вокруг покрывается плесенью, на всем проявляются пролежни, язвы, все подлежит распаду и тлению. Он будто видит тот конец, к которому неизбежно придет вся Вселенная. Но он не знает, что из того, что он видит, – настоящее.
И он наконец решается. Доходит до самого отчаянного поступка. Хватается за данность. Отчаянно цепляется
