лось, что жители Синторы с большой радостью уличают друг друга в преступлениях. Особенно, если кто-то им чем-то не угодил.
Поначалу его мечник, оказывающий посильную помощь в работе, получал искреннее удовольствие от чтения жалоб и обвинений, но со временем его пыл угас. Каждое следующее послание напоминало предыдущие: один подозревал своего соседа в открытии незаконного борделя в стенах дома, другой считал, что проживающий рядом с ним господин торгует тином. Женщина с базарной площади уверяла, что ее конкурентка подкладывает в лепешки кошатину, а благородный господин уличил своего друга в списывании на экзамене, и понял он это потому, что соперник никак не смог бы написать на балл выше, чем он, ибо, конечно же, – по мнению господина, – тот был врожденным идиотом.
– У людей совсем нет чести, – Мингли скучающе посмотрел на очередное послание. – Настолько все одинаково мерзкие, что накатывает тоска.
– Это ложное впечатление, – заверил его Дэмин, – просто ты работаешь только с таким материалом. Если бы ты работал с молитвами, что люди приносят в храм, то думал бы обратное.
– Что-то мне подсказывает, что людские молитвы богам не сильно отличаются от доносов.
Дэмин опустил взгляд на очередное послание, предпочтя заняться делом, а не спорить с мечником. Автор письма не указал своего имени и адреса, то ли из-за сильного волнения, то ли не желая, чтобы кто-либо их знал. Но удивительным было не это, а то, что письмо предназначалось именно Дэмину.
***
Уважаемый господин Дэмин Каведа! Я наслышан о ваших достойных уважения моральных качествах и именно поэтому адресую это письмо вам. Уверен, что именно вы, как никто другой, поймете, в какую затруднительную ситуацию я попал, и не будете судить меня поверхностно, а заглянете в самую суть. Потому-то я и вручаю в ваши руки честь моей семьи.
Это письмо – моя исповедь. Совесть и воспитание не позволяют мне более хранить в тайне то, что я совершил, а совершил я ужасное – от моих рук погиб человек. Когда это письмо достигнет вас, я подарю Богу смерти еще одну жертву.
Мне очень хочется верить, что все разговоры о вашей добродетели – правда. Не потому, что я боюсь кары, – она неминуема за подобное преступление, – а потому что жажду понимания. В силу своей профессии писаря, я неоднократно присутствовал на судах, видел и слышал, как судьи безжалостно выносят решения виновникам, даже не желая узнать первопричин, подтолкнувших их на столь омерзительные поступки. А ведь зло иногда зарождается из благих намерений! Но даже вершители судеб тут же отводят свои взгляды, как только преступник сознается. Им вовсе не хочется знать о причинах, им достаточно получить доказательства. Если так не важно то, что толкает на преступления, то отчего же боги готовы прощать и давать второй шанс? Неужели законники знают больше богов? Прошу, поймите меня правильно: я вовсе не желаю осуждать нашу судебную систему. Кто я такой, чтобы оценивать то, что создавалась столетиями? Но когда я услышал о том, что вы стремитесь заглядывать в суть каждого преступления, я наполнился надеждой. Возможно, именно вы поймете меня и исполните просьбу, о которой я сообщу в конце письма. В ином же случае мне остается уповать только на справедливость богов.
***
Как я уже упоминал, моя профессия записывать то, что говорят люди. При должном усердии это может приносить хороший доход, и я вкладывал все свои силы и время, чтобы накопить как можно больше денег. Причиной тому послужила одна девушка, в которую я был влюблен, и ее отец, который меня ненавидел.
Я познакомился с Мей на заседании суда. (Как же сейчас это издевательски выглядит, ведь наша с ней история тоже окончится там).
Ее отец был заядлым игроком и часто проигрывал крупные суммы, а потом обращался в суд, протестуя против требований их выплатить. Так как многие игорные заведения, которые он посещал, не всегда законно проводили игры, то ему удавалось избежать выплаты долгов.
В тот день Мей пришла вместе с ним, и я впервые ее увидел. Как же она была прекрасна! Волосы цвета чернильного камня, кожа светлее самой лучшей бумаги и глаза… Когда она посмотрела на меня и слегка улыбнулась, весь мир вокруг растерял свои краски. Я словно позабыл, как писать, и то и дело совершал ошибки, и ставил кляксы в важном документе. Ничто не могло собрать меня воедино, все мысли были обращены только к ней.
Поняв, что не могу ее потерять я промучился несколько ночей. Пока, наконец, не решился совершить свой первый неправомерный поступок: я воспользовался тем, что являюсь писцом и вызнал ее полное имя и адрес. После чего, в свободное от работы время, неоднократно ходил за ней по пятам, как бездомный пес. Все никак не решался подойти и рассказать о своих чувствах. Желание излить душу плотно соседствовало со страхом быть высмеянным и отвергнутым.
Казалось, этим мучениям не будет конца, пока однажды сливовое вино не развязало мне язык.
Я подошел к ней на улице
