женщины, которые набрасываются на него с объятиями, поцелуями и восклицаниями. Мужчина бросает на меня скорбный взгляд. Я беру свой стакан и перевожу взгляд на мрамор собора в зеленых прожилках. Кажется, я чувствую облегчение.
Мне не нужна вторая порция негрони. Одной вполне достаточно. Я не спала прошлую ночь, я не спала позапрошлую ночь, я вообще не помню, когда в последний раз высыпалась. Поднявшись на ноги, я чуть нетвердой походкой спускаюсь по виа дель Проконсоло к набережной и своему отелю. Входя в номер, я уже с ног валюсь от усталости. Я только чуть-чуть вздремну, думаю я. Чуть-чуть, до ужина. Всего с часик. Потом я приму душ, переоденусь, перейду на тот берег, попробую найти одно из любимых бабулиных мест и закажу тарелку пасты. Свернувшись на кровати калачиком, я моментально проваливаюсь в сон.
4
Тори
Я просыпаюсь от телефонного звонка. Вглядываюсь в экран. Уже почти семь утра. Звонит сестра, Чарли. В голове туман, во рту пересохло, с сестрой разговаривать не хочется, но ведь рано или поздно поговорить придется, так почему бы не сейчас? Я нажимаю «ответить» и подношу телефон к уху. Перекатившись на спину, гляжу в расписной деревянный потолок.
– Тори! – взвизгивает Чарли. – Тори, какого хе… что ты устроила? Ты где?
– Во Флоренции. – На заднем плане с грохотом носятся близнецы, сыновья Чарли, и ворчит Бен, ее муж.
– Очень смешно! Чертовски смешно! Стоило шевиотам начать ягниться – и ты отправилась развлекаться.
– То есть ты разговаривала с Дунканом.
– Разумеется, я разговаривала с Дунканом. Он вчера мне позвонил. Ну правда, Тори, ты поразительная эгоистка.
Розы на потолке похожи на тюдоровские, но они же не могут быть тюдоровскими? Или могут?
– Мне он не звонил, – говорю я.
– Меня это не удивляет. Он сам не свой, бедняга. Он в отчаянии.
– Любопытно.
– Что значит «любопытно»? – Чарли вздыхает.
– Хотелось бы взглянуть на Дункана в отчаянии. Я такого никогда не видела. То есть он, конечно, однажды несколько взволновался из-за лицензии на рыбалку, но, по-моему, это не в счет.
– Не понимаю, как ты можешь шутить в такую минуту!
Подступают слезы – горячие, едкие. Я тру глаза запястьем. Не хочу плакать, не хочу снова плакать.
– Слушай. – Как же меня раздражает этот ангельски терпеливый тон! Таким голосом Чарли говорит, когда один из близнецов Ведет Себя Неправильно – например, напрудил лужу на полу или хвастался пиписькой перед соседями. – Я все понимаю. Жить на ферме тяжело, ты устала. И недопонимание из-за бабушкиных похорон, естественно, стало для тебя последней каплей.
– Недопонимание?! Он пытался не пустить меня на похороны! И соврал насчет бдения. Я могла бы быть на службе с бабушкиными друзьями, могла бы проститься с ней как положено, вместе с людьми, любившими ее, а не в одиночку, в пустой холодной церкви,
