припомаженный, с женскими, загнутыми кверху ресницами Сучьев – ему вдогон сверкнули улыбками.
– Так ты ставишь скворца на кон или нет?
– Майна религиоза, – заважничал Вавила. – Тут большими деньгами пахнет. Отвечать вам по полной, скоты, придется.
– Пять тонн зеленых – устроит?
– Маловато, но разве уж для почину…
Священную майну выиграл Голев.
В ту же ночь, ближе к утру (подарив выигранную вслед за птицей Дицею назад Ханадею), таксидермист спрашивал скворца:
– Вот сидишь ты здесь, а сам – чепушило и чмошник! Битый час я тебя пытаю. Ни словечка в ответ. А тогда какой тебе смысл вообще существовать? Какой смысл, говорю, тебе живой птицей оставаться? Лучше, уж ты поверь мне, чучелом тебе стать. Выставлю тебя в театре Маяковского, пищик внутрь вставлю, будешь красным клювом клацать, народ коммунизмом суровить. И этим, как его… Офирским царством!
В голове у таксидермиста было – шаром покати. В доме тоже пустовато. Не любил Голев лишнего. Только барсучья шерсть и мороженые лапки, только полированные подставки с каллиграфическими табличками и сладко подванивающие молодым пометом птичьи перья.
– Ну, отвечай, как оно там, в Офире? Говори! Распотрошу вмиг! – Воблистый голос треску посбавил, появились в нем напор и сила.
– Хор-рошо в Офире!
– Значит, это страна такая? Ну, скажи: Офир – дурацкая страна!
– В Офир-ре – душетела!
– Ладно, пускай. Чучела́м ведь все равно: что в царстве, что в душетелесном анархо-государстве. Деньги, деньги, главное, там какие? А то окажутся драхмы или гривны, мучайся тогда с ними, как с хохлами.
– Денег – нет-ту.
– Ну, тогда я тебя правильно в красный театр определил. Опять коммуняками пахнуло. Денег нет – счастье сдохло! А за твое чучело я с Вавилы и его слезоточивой Дицеи хорошие бабки сниму. Они будут квакать – я смеяться. Ну и напоследок: тещи в Офире, они какие?
– Нет-ту тещ-щ.
– Быть того не может! Если так – срочно туда! Как проехать?
– Н-нельзя – пр-роехать.
– Дура, бестолочь! Да я завтра же там буду!
– Через тыщщ… Через тыщу лет будешь.
– Врешь, дурошлеп. Не я, так наследники мои скоро там окажутся.
– Не будет наследников. Не будд…
– Да я тебе за них!
Голев хотел ударить скворца, ходившего по краешку стола, березовым пеньком, но передумал, накинул на птицу замшевый пиджак. Пиджак взбугрило шатром. Таксидермист послушал тишину и пиджак с птицы сдернул.
– Как это: не будет наследников? Отвечай, стервец!
– Нет – л-любви, нет – нас-следства…
– Врешь! Есть же это… как его? Духовное наследство!
– Петушар-ры дух не наслед-д-д…
Воблистый Голев решил дать скворцу передышку. Он и сам подустал чуток. Пустая комната вдруг показалась дурной приметой. Чтобы освежить восприятие жизни,
