подмостки и, внимательно смотря под ноги, идет в Лейк-Холл. Устала…
Господи, какая холодная нынче вода. Жаль, что вот так заканчивается человеческая жизнь. Что делать, другого выхода не было.
Она тихонько проскальзывает в дом, а поднявшийся над озером ветерок покачивает ветви плакучих ив, заставляя их танцевать над черной гладью ночного озера.
Завороженно смотрюсь в зеркало, отражающее гротескную раскрашенную маску. Кто я? Вот эта размалеванная кукла или женщина, чья суть скрыта под толстым слоем грима?
Чему теперь верить? Кому доверять?
Дверь тихо открывается, и в зеркале за моим плечом всплывает круглое личико дочери с яркими васильковыми глазами. Милая, невинная девочка…
Не хочу, чтобы она меня сейчас видела. Не желаю, чтобы дочь стала такой же, как я.
– Оставь меня!
I
1987
Джослин просыпается в полной растерянности. Во рту гадко и сухо. На улице светло. Заспалась… Стрелки на настенных часах показывают двадцать шесть минут девятого. Странно, обычно няня будит ее в семь утра.
Она зевает и хлопает заспанными глазами, рассматривая обои с грациозными парочками танцующих жирафов и свою заваленную мягкими игрушками кровать. На дверце большого шкафа висят пустые плечики, оставленные няней Ханной. Вешалка предназначена для парадного платья, в котором Джослин полагалось встречать гостей. Вот только платье погибло, платья больше нет… Печально. Джослин чувствует свою вину и в то же время находится в некотором смятении: то, что произошло вчера, – очень плохо, однако помнит она немного, да и те воспоминания старается запрятать подальше. Слишком стыдно.
Спальня – одно из ее любимейших мест в доме, но сегодня это ощущение пропало. Какая гнетущая тишина… Дверца шкафа приоткрыта. Не прячется ли там жуткое чудовище с когтистыми длинными лапами? Сейчас дверца качнется, и оно выползет наружу, схватит Джослин…
– Ханна! – кричит она.
Под дверью в комнату няни видна полоска света. Если ее порой заслоняет тень – значит, няня встала. Сейчас никаких теней нет.
– Ха-а-нна! – делает еще попытку Джослин.
Тишина…
Джослин выскакивает из кровати и подбегает к двери в смежную спальню. По пути захлопывает дверцу шкафа, и вешалка падает на пол, нарушая тишину жутким стуком. Обычно Джослин стучится и выжидает, пока Ханна не откликнется, а уж потом заходит. Сейчас не до того. Она с ходу распахивает дверь.
Конечно, няня должна, как и каждое утро, сидеть в кресле в бордовом халатике и пушистых тапках, в крайнем случае – лежать в кровати, однако комната пуста.
А где же ее обычный стакан с водой, где толстая книга с загнутой страничкой на прикроватном столике? Где щетка для волос, где косметический набор? А два фарфоровых котенка? В спальне не осталось ни следа от Ханны и ее вещей. Кровать аккуратно заправлена, на покрывале с узором из горящих свечек – ни морщинки. Уголок откинут, как в больнице, подушки взбиты, портьеры распахнуты. Полки девственно чисты.
– Ханна!
Пустая спальня – полбеды. Гораздо хуже, что Джослин вдруг посещает ужасное чувство утраты, и она кричит во весь голос, срываясь на визг.
Экономка Мэрион Харрис обыскивает комнату няни: вытаскивает ящики комода, открывает шкаф. В комоде сложено постельное белье, в гардеробе позвякивают друг о друга пустые вешалки. Мэрион приподнимает покрывало и заглядывает под кровать, затем шарит в прикроватной тумбочке. Девочка права: и не скажешь, что Ханна вообще занимала эту спальню.
– И чемоданов нет… Даже не верится.
На полу пляшет падающий из окна солнечный луч.
– Я же говорила… – шепчет Джослин дрожащими губами.
Так надеялась, что Мэрион объяснит, что к чему, или вернет все, как было вчера. Однако экономка лишь фыркает:
– Совсем не похоже на Ханну! Случись что – наверняка сказала бы хоть словечко или записку оставила. Бросить все просто так? Нет, это не в ее стиле.
На улице звонят церковные колокола, и Мэрион выглядывает в окно. Шпили храма хорошо видны над верхушками деревьев окружающего Лейк-Холл густого дубового леса.
– Посиди пока у себя, поиграй во что-нибудь, – предлагает экономка. – А я принесу тебе завтрак – вот только поговорю с твоими родителями.
Джослин остается в своей комнате. Рисует Ханну, кропотливо подбирая цвета, и аккуратно раскрашивает получившийся портрет. Наконец ее зовет Мэрион, и девочка бежит вниз, сгорая от желания узнать, что произошло с няней. Экономка поджимает губы:
– Ничего нового выяснить
