месяца, что я в Лиге, меня ни разу не спросили: «Как там “Ребелс”?»
Перебрасываясь приветствиями с некоторыми парочками, пробираюсь в кухню. Служанка Хилли, высокая и стройная Юл Мэй, вставляет тоненькие сосиски в булочки. Еще одна чернокожая девушка, помоложе, моет посуду в раковине. Хилли болтает с Диной Доран, машет мне рукой.
– …Я в жизни не пробовала птифур вкуснее! Дина, ты самый талантливый кулинар в Лиге! – И Хилли заталкивает в рот остаток пирожного, тряся головой и постанывая от удовольствия.
– Ой, что ты, спасибо, Хилли, они, конечно, требуют времени, но, думаю, стоят того, – Дина сияет. Кажется, она сейчас разрыдается от потока восторгов Хилли.
– Так ты сделаешь? О, как я рада. Нашему Комитету по кондитерским изделиям просто необходим человек вроде тебя.
– А сколько штук нужно приготовить?
– Пятьсот, к завтрашнему дню.
Улыбка застывает на лице Дины.
– Ладно. Думаю, я смогу… поработаю ночью.
– Скитер, ты все-таки пришла! – приветствует меня Хилли, и Дина на трясущихся ногах выходит из кухни.
– Я ненадолго, – тут же вставляю я – возможно, чересчур поспешно.
– Так, я все узнала, – подмигивает Хилли. – На этот раз он точно приедет. Через три недели.
Я вздыхаю, наблюдая, как длинные пальцы Юл Мэй ловко снимают булочку с ножа, – я прекрасно понимаю, о чем идет речь.
– Ну, не знаю, Хилли. Ты уже столько раз пыталась. Возможно, это знак. – В прошлом месяце, когда он отменил свидание за день до встречи, я позволила себе некоторое волнение. Не хотелось бы проходить через это вновь.
– Что? Даже думать не смей.
– Хилли… – Пора уже решительно заявить об этом. – Ты же знаешь, я не в его вкусе.
– Ну-ка, посмотри на меня, – приказывает она, и я подчиняюсь. Мы все покоряемся Хилли.
– Хилли, ты не можешь заставить меня…
– Это твой шанс, Скитер. – Она хватает меня за руку и крепко прижимает палец к моей ладони, как некогда Константайн. – Твой шанс. И, черт побери, я не позволю тебе упустить его только потому, что твоя мамаша внушила тебе, что ты недостаточно хороша для таких парней.
Горькие, но правдивые слова больно ранят. Да, я боюсь своей подруги, ее настойчивости и цепкости. Мы с Хилли всегда были бескомпромиссно честны друг с другом, даже в мелочах. Остальных людей Хилли щедро потчует ложью, как пресвитерианец – чувством вины, но, по молчаливому уговору между нами, честность – единственное, что позволяет нам оставаться подругами.
С пустой тарелкой в руках в кухне появляется Элизабет. Она улыбается, но, заметив нас, останавливается. Мы втроем молча смотрим друг на друга.
– Что случилось? – волнуется Элизабет. Наверняка думает, что мы говорили о ней.
– Итак, через три недели? – уточняет Хилли. – Придешь?
– О да! Конечно же, ты придешь! – радостно восклицает Элизабет.
Смотрю
