оказались фрагменты кожи.
Побелевшие кости еще как минимум двадцати жертв тоже отвезли на экспертизу.
Рипли отдал жесткий приказ держать язык за зубами, чтобы информация не покинула стен ни передвижного офиса ФБР, ни полицейского участка Викенбурга, куда поступил звонок с линии 911, когда подростки обнаружили останки.
Наконец, «охотник за головами» снова объявился. Теперь-то уж Рипли не собирался позволить ему улизнуть и продолжать свои омерзительные дела в каком-нибудь еще более отдаленном регионе, где его не нашли бы еще лет десять.
В дверях появился один из специалистов, работавших над делом:
– Идите-ка сюда. Вам будет полезно на это посмотреть.
Рипли и Бьянкони вышли вслед за ним, туда, где еще несколько агентов окружили телевизор, с напряжением вперившись в экран. Корреспондент брал интервью у хорошенькой школьницы с длинными темно-каштановыми волосами, забранными в высокий хвост.
– А я, типа, так испугалась. Там везде, типа, кости… валялись. – Подпись в нижней части экрана гласила: «Джуди Эллрой – свидетельница».
– Черт бы их побрал! – Рипли хватил кулаком по столу. – Говорить соплякам, чтобы держали язык за зубами, все равно, что просить мою жену не сжечь обед…
Чино Вэллей, Аризона
С довольным видом мыча себе под нос какую-то песенку, Уолтер Оуэнс окунул кончик тонкой кисти из верблюжьей шерсти в алую краску и осторожно обвел контур выразительных губ. Его ранние попытки не отличались успехом, но практика позволила ему добиться значительных результатов. Последние несколько масок были почти совершенны – цвета, формы: каждая линия – идеал иллюзии. Издалека они даже казались настоящими.
Лампочка на рабочем столе была единственным источником света в мастерской. Окон в цоколе не было, а дверь наверх была заперта. В воздухе пахло формалином и разными другими соединениями, которые обычно использовались в работе, но Уолтер так привык к сильному запаху, что совершенно не обращал на него внимания, не считая тех редких случаев, когда от химии начинала болеть голова. Перед Уолтером на бетонной стене были развешаны в хронологическом порядке все его шедевры. С того дня, когда он узнал о колдовской силе масок, он прошел долгий путь, говорил Оуэнс себе. Какое чувство власти и одновременно безопасности давали они ему. Когда его уродливое лицо было скрыто, он чувствовал себя гораздо сильнее, внушительнее, точно мог, наконец, вызвать уважение, в котором ему всегда отказывали. Он улыбнулся, вспоминая свои первые детские маски. Среди его любимых тогда была чудесная маска роскошного блондина Флэша Гордона, купленная на Хэллоуин, и самодельная полумаска Призрака Оперы, которую он слепил из папье-маше. Он всегда ассоциировал себя с Призраком Оперы, который избегал людей из-за своего уродства. С возрастом пришлось отказаться от детских масок, найти им более реальную замену. Более совершенную и потому обладающую большей силой.
Постепенно это превратилось в наваждение. Он проводил в своей комнате все свободное от школы
