взгляд на ананас, испещренный едва заметными глазу швами от склейки.
На видном месте в доме стояло замысловатое Дерево жизни, тоже из керамики. Помнится, в детстве Луз готова была часами разглядывать это дерево. А бабушка показывала ей то на одну группу людей (разноцветные маленькие человечки), то на другую и каждого называла по имени. Оказывается, все они их родственники и далекие предки. И хотя Луз никогда не видела этих людей, бабушка искренне хотела, чтобы ее внучка росла, чувствуя себя частью огромного семейного клана.
Луз замедлила шаг возле большой картины – Пресвятая Дева Гваделупская. Оплывшая поминальная свеча из красного воска, которую бабушка постоянно держала зажженной, сейчас не горела. Слезы навернулись Луз на глаза. Она вспомнила, как бабушка каждый вечер творила молитву перед этим образом и горящей свечой.
Единственное место в доме, на которое Луз не могла заставить себя смотреть, – это каминная полка, где стояла небольшая картонная коробочка с прахом ее любимой бабушки. На какую-то долю секунды Луз пожалела, что, забирая прах, сразу же не купила дорогую красивую урну. Но какое она имеет право решать все? Рано или поздно она отыщет тетю Марию, и та примет ответственное решение: где и как упокоить прах своей матери. Боже! Неужели в этой крохотной коробочке сейчас хранится все, что осталось от бабушки? Луз поежилась от этой мысли.
– С тобой все в порядке?
Луз вздрогнула и повернулась на голос. Салли стоял, прислонившись к стене, скрестив на груди сильные мускулистые руки. Длинные рукава рубахи закатаны по локоть. Резко очерченные скулы лишь подчеркивают общее выражение озабоченности. Салли изо всех сил пытался помочь ей, поддержать, утешить, но ему было больно осознавать, что у него нет таких слов, какими можно было бы приуменьшить и ослабить ее боль. Горечь потери Луз была слишком велика. Вот и сейчас он с надеждой вглядывался в ее лицо, пытаясь отыскать на нем проблески облегчения боли – и Луз понимала это, – хотя бы малейшие признаки того, что ее отчаяние начало отступать, но она молчала, чувствуя, что дух ее сломлен.
– Она действительно ушла навсегда, – проговорила она прерывающимся голосом. – И теперь я совсем одна.
Салли оторвался от стены и, сделав два больших шага, оказался рядом с ней. Обнял за плечи:
– Ты не одна. Я здесь, рядом. Я всегда буду рядом с тобой. И ты это знаешь, ведь так?
Луз плотно сжала губы и молча кивнула: да. Его руки, они такие надежные, в его объятиях она всегда чувствует себя в безопасности. Но вот слова его… они не приносили ей утешения, не заполняли ту пустоту, что возникла в ее душе с уходом бабушки.
– Я знаю, – промолвила она наконец. – Но я говорю совсем о другом одиночестве. Понимаешь? Я потеряла бабушку. У меня нет матери, нет отца, нет братьев или сестер. Я не знаю никого из своих тетушек, дядюшек, двоюродных братьев или сестер. Да я их и не видела никого. У меня нет семьи. Вот ты, к примеру, сидишь
