emphasis>«Создав гомункулуса – создашь бессмертие. И примешь власть.
И осыпан будешь золотом.
И будет злоба людская преследовать тебя.
Уйди в невидимый мир.
Погрузись в пустоту.
Не сопротивляйся – стань пустотой. Исчезнув, обратись Тьмой,
стань каждой точкой пространства
И каждым знаком в нем».
1. Умри, птицезавр!
Из гусиного яйца на ладонь Алессандрио вывалился студенистый полудохлый эмбрион, приклеенный пуповиной к скорлупе, остервенело защелкал клювом, пытаясь взлететь на плешивых крыльях.
– Еще один уродец, – прошептал Алессандрио. – Умри, птицезавр. Ты не получил от природы право жить. Умри, как твои мертворожденные двойники.
Полет эмбриона закончился на дне мусорного ведра, среди рыбьих костей, виноградных косточек и шелухи каштанов.
Не крыльями хотел наградить свои создания Алессандрио, нет.
Крылья – дешевая чепуха и атавизм. Они дарованы узколобым тварям вместо разума, поэтому нет смысла повторять ошибки, создавая неудачную породу ворон или дроздов.
Алессандрио пытался выкристаллизовать из дьявольской пустоты темное существо с пятью крепкими пальцами, способными намертво вкогтиться в плоть этого мира. Только руки, умеющие сорвать плод, схватить камень, заточить топор и подчинить врага, способны превратить зверя в функцию жизненной безопасности. Но трансформация оболочек темного разума снова не завершилась. Гомункулус не желал явиться на свет.
Эксперимент не получился. Алессандрио выплеснул в ушат гниль и позвал служанку:
– Виттория!
На зов со двора явилась расторопная девчонка лет пятнадцати с рыжими косами, убранными вензелем на голове.
– Я здесь, сеньор!
– Унеси.
Девушка добавила рвоты в ушат и выскочила во двор. Зажимая пальцами нос, она выплеснула мутную гниль в сточный желоб. Сотни галок тут же слетелись на пир, и Виттория, осеняя широкие плечи размашистым крестом, прошептала:
– Сохрани, Святая Катерина, здоровье молодому сеньору, изгони черную хворь из тела. Добр Алессандрио и незлобив. И живописец знатный. Но заказов мало. Целыми днями растирает зеленую медь, плавит киноварь и сурьму. Дышит ртутью, сера выела грудь. Злой кашель выворачивает ребра наизнанку. Жалко художника. Лишь свежие гусиные яйца могут поправить здоровье сеньора. И вовсе не для волшбы мы скупаем их, как судачат на рынке. Спаси, Катерина, от навета недобрых людей, защити от злого глаза. Избавь от колдовства. Вчера только дюжину свежих яиц купила из-под гусыни, ан не без порчи дело – за день стухли!
Виттория подняла глаза на всаженный в ржавые черепицы силуэт базилики Святого Доминика и снова осенилась крестом. Ее расстроила очередная порча продуктов.
Художник частенько посылал ее на рынок. Она была рада услужить, а заодно прогуляться по живописным улочкам, посидеть в тени фонтанов, подсматривая модные фасоны и плетения на воротничках знатных особ.
Все самые свежие новости можно было узнать на рынке. Провинциалы любили потрепать языками. Они съезжались в Сиену с окрестных виноградников, общались с прислугой и всегда были в курсе городских сплетен.
Торговцы прятались от солнца в тени фургонов, заполненных бочонками с форелью и молодым вином. Тут же стояли корзины, доверху набитые оливками и бутылями с зеленым маслом. Рядом блеяли барашки и топорщили перья бойцовые петухи.
На рынке девушку хорошо знали и не зло подшучивали над нерасторопной сиротинкой:
– Ни отца, ни матери у девчонки нет. Мазини приютил, дай бог здоровья, доброму человеку!
– Доброму? Мазини – добрый? Да он за полфунта соли шкуру сдерет, не побрезгует. И девчонку пригрел не из жалости. Скуп. Дармовщиной пользуется. Сиротинка день и ночь работает. А платье на ней то, что сеньоре Пауле уже не в пору. А ведь денег не считано у бакалейщика.
– Не скажи. Зачем тогда постояльца пустили?
– Алессандрио? А ты не знаешь, что с ним вертихвостка Паола крутит? Видали их в нашем винограднике. И не раз.
– Что ж, Мазини – рогач?
– Жена ему голову затуманила. Она ведьма, не иначе. Я про них все знаю. С какого-то лиха Паола вдруг разбогатела, платье лазуритовое справила, сменила железный корсет на китовый ус, купила кобылку мавританскую для скачек.
